На пороге мира
Шрифт:
— Он же сам убил ее? Разве нет? — удивился Император.
— Точно так. Убил. Как угрозу раскрытия. Она слишком близко подобралась к нему и вскрыла почти все слои его легенды, самостоятельно добралась даже до правды про Кашима, пусть пока и не всей, и требовала раскрыть ей имя человека, отдающего приказы. Все это он отразил в своем докладе.
— Тогда почему? Если он сам принял и сам выполнил это решение? — удивился Император.
— Она слишком близко подобралась к нему. Он слишком к ней привык. Как оказалось.
— Теперь поздно жалеть… Надо же, — подивился Император. — И у такой идеальной машины для убийства оказывается есть слабости.
— Отдать приказ на устранение Сонина? — не стал углубляться в философские рассуждения Семечкин.
— Нет. Дождемся возвращения и возьмем живым. Стоит попытаться сыграть через него: раскрытый предатель — полезный предатель.
— Есть угроза повторного покушения, — предупредил Семечкин.
— Кашим справится, — отмахнулся Император.
— Кашим нестабилен, — напомнил Семечкин.
— Вот и стабилизируется: массовые убийства — его любимое занятие. Так пусть развлечется, пар выпустит, если они рискнут повторить попытку. Кашим как раз сейчас должен быть о-о-очень злым.
— Ты уверен, Лёнь? — уже около истребителя спрашивал Иван. — Ты же вчера на другой машине тренировался. Уверен, что стоит без подготовки? Я ведь, так понимаю, что этот бой важен для тебя.
— Да, какая разница, второй или третий? Сейчас по кружочку с Асией Нтинной дадим перед началом, как раз хватит с машиной познакомиться.
— Все равно, не нравится мне это, — покачал головой Иван. — Как вы вообще-то летали вчера на неисправных истребителях?
— Пронесло и ладно. Третий то с восьмым исправны, вот на них и потанцуем!
— Я смотрю, ты повеселел даже, — заметил Иван, глядя на полубезумную улыбку и лихорадочный блеск в глазах Леонида. — Ожил.
— Бой. Все что у меня осталось в жизни — бой. Я рожден для боя и это все, что я действительно хорошо умею. Это то, что делает меня живым. Бой с сильным противником. А она — очень сильна, хотя так и не скажешь…
— Ты пьяный что ли? — принюхался Иван, уловив знакомые нотки в воздухе.
— Не обращай внимания, меня алкоголь не берет, как и любая другая наркота — последствия обучения в контрразведке.
— А пил тогда зачем? Если не берет?
— Для храбрости, — ухмыльнулся Леонид. — Как в древности: сто грамм перед боем. Традиция, — пожал он плечами.
— Что-то ты мне все больше не нравишься, — покачал головой Иван. — Ну, всякое в жизни случается, умерла — бывает. Ты-то живой, значит жизнь продолжается. Встретишь еще свою единственную!
— Вань, давай после боя поговорим, а? Не порть мне настроения? — скривился Леонид. Потом запрыгнул в кабину и натянул на голову шлем. — Дождик, дождик, хватит литься…
— …Лёня хочет
— Именно! — рассмеялся Леонид и подал команду на герметизацию кабины. Затем корпус засеребрился активированным ферритом.
— Удачи, парень… — тихо сказал Иван вслед удаляющемуся к шлюзовой камере Универсалу. Второй такой же синхронно двигался по восьмой пусковой дорожке.
— Центр, я Птичка-3, в шлюзовой камере, готов к старту!
— Птичка-3, давление в шлюзовой камере выровняно с наружным, открываю переборку. Можете стартовать.
— Стартую!
— Центр, Птичке-8, я в шлюзовой камере, готова к старту.
— Птичка-8, давление выровняно, открываю переборку, можете стартовать!
— Стартую!
— Птичка-8, Птичке-3: пару кружочков для разминки?
— Птичка-3, Птичке-8: согласна.
Два Универсала пошли на облет станции, давая возможность пилотам слегка привыкнуть к машинам. Шли красиво, ровно, крыло в крыло.
— Птичка-8, на счет восемь расходимся, — прозвенел в эфирн лихорадочно веселый голос Жестянкина.
— Птичка-3, почему не на три?
— Потому, что девушкам надо уступать, а ваш номер восемь, вот и на восемь!
— Дурацкая причина, — хмыкнула Валаньева сердито. Но чувствовалось, что азарт уже начал захватывать ее, вытесняя все остальные эмоции.
— Раз!
— Бог с тобой, засранец!
— Два!
— На восемь!
— Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь!!! — на счет «восемь» прозвучавший в эфире, два истребителя резко разошлись в противоположные стороны и начали стремительно набирать дистанцию.
— Начали! — прозвучала команда Валаньевой. И машины пошли на сближение, начиная свою карусель.
Сначала пилоты пытались зайти стандартно, заученными маневрами, выполняя их безукоризненно красиво и точно. Как-то так сразу пошло, что инициативу атакующей стороны взяла на себя Птичка-8, пилотируемая Валаньевой. Птичка-3 же уворачивалась, изворачивалась, изредко выходя на острые неожиданные контратаки. Пилотирующий ее Жестянкин, словно бы заманивал Птичку-8, играл с ней. Заводил и раздувал искру азарта до уровня всепоглощающего пламени.
Анастасия Константиновна уже и забыла из-за чего все началось. Забыла обиду, забыла злость. Она увлеклась этим боем, этим танцем. Остался только душевный подъем, жгучий, бурлящий азарт и этот суперверткий, непредсказуемый Универсал, который никак не хотел попадать в перекрестье прицела тяжелых ротерных лазерных установок или в систему наведения на цель ракет. Чуть-чуть, совсем немного, почти… Палец лежал на кнопке открытия огня, готовый нажать ее и никак не нажимал, хотелось выстрелить наверняка, выпустить учебную очередь ровно так, чтобы условно «на куски», чтобы безоговорочная победа. Вот-вот сейчас, сейчас, сейчас!..