На пределе. Неделя без жалости к себе
Шрифт:
Всю дорогу я пытался ставить себе цели на короткую перспективу. Думал на час-два вперед, максимум – на день. Я понимал, что адская неделя продлится около семи дней, но в точности этого не знал. Как не знал и никто другой.
Последующие дни закрепились в моей памяти как истинное воплощение ада. Кажется, мы шли три дня и три ночи, но я не уверен, так как чувство времени мне изменило. Все, что я помню, это боль в бедрах и плечах. Эта боль оказалась для меня совершенной новой – сильнее, интенсивнее, чем когда-либо прежде. Я начал понимать, что такое неделя на пределе. Где-то на задворках сознания теплилась мысль, что человек способен выдержать гораздо больше, чем ему кажется. Эта мысль помогала мне оставаться на плаву. Испытывая адскую боль, я задавался
Шли часы. Новобранцы один за другим начали покидать команду. Из-за травм, перегрузки и усталости. А может, из-за «нехватки силы воли», как это называли офицеры. Ребята выбывали – или сдавались. Таким образом, число способных нести коробку постепенно уменьшалось. Вдобавок ко всему мы были вынуждены идти в защитных масках, так как постоянно подвергались газовым атакам. Я до сих пор помню, каково это – дышать в маске. Воздуха не хватает, слушаешь собственное лихорадочное дыхание и видишь только того, кто движется прямо перед тобой. Таращишься на него в надежде, что он знает, куда идет.
Боль в ногах и плечах усиливалась. Временами приходилось отсчитывать шаги в обратном порядке, чтобы хоть как-то заставить себя двигаться. Десять, девять, восемь, семь… Десять, девять, восемь, семь… Всякий раз, считая, я думал: «Еще десять шагов я смогу сделать».
В какой-то момент в нашей команде осталось так мало участников, что нам разрешили взять к себе одного, все еще полного сил человека из другой команды. Мы могли выбрать из более многочисленной команды, чем наша. Мне предстояло принять решение. Новобранцы выстроились в линию, и я показал на Питерсона, потому что он был самым крупным из всех и казался сильным. С Томасом Питерсоном мы до сих пор близкие друзья. Тогда в лесу Питерсон и я должны были тащить коробку. Нас оставалось так мало, что ее могли нести лишь двое.
До конца адской недели оставалось тридцать шесть часов, но мы этого не знали. Нам не хватало людей, чтобы нести коробку, и, должен признаться, я начал думать, что нас ждет провал. А может, мы уже совсем близко к финишу? С каждым шагом я буду все ближе и ближе к цели. Всему есть конец. И это тоже однажды закончится. Но когда именно?
Из того испытания я вынес очень важную вещь: если ты думаешь, что хуже не бывает, оказывается, что бывает. Ты терпишь боль, лишения, тащишь груз, пробираешься через ледяную воду, вечно голодный, вечно уставший. Во время адской недели в вооруженных силах я постоянно пребывал вне зоны комфорта – это чрезвычайно тяжелое, неприятное и продолжительное испытание, но в этом вся суть.
Сначала меня одолевал голод. Но через день-два тело привыкло. Желудок сжался, и спустя сорок восемь часов голодные спазмы прекратились. Хуже всего – холод и недостаток сна. Мы спали урывками по паре часов, одно событие перетекало в другое, и сегодня трудно что-либо вспомнить более или менее точно. Недостаток сна гораздо хуже голода.
В эти дни мне не удавалось как следует восстановиться. С каждым часом я чувствовал себя все более вымотанным и изнуренным. Мышцы твердели, кожа покрывалась порезами и ссадинами. И именно поэтому так интересно было узнать, сколько я способен выдержать, несмотря ни на что. Как долго удастся держаться, тащить эту тяжелую коробку, ориентироваться по карте, подбадривать других солдат. И я понял, что в состоянии справиться даже с такой ситуацией.
Человеческий организм удивителен. Мозг отвоевывает себе жалкие кусочки сна, потому что крайне нуждается в них. Я спал стоя, пусть даже всего пару секунд, но и это помогало. Это невероятный опыт – быть настолько уставшим, чтобы засыпать в вертикальном положении.
Помню, как-то раз, когда мне было пятнадцать, отец разбудил меня в четыре утра, чтобы поехать на рыбалку. Впервые в жизни я встал так рано. Я чувствовал себя совершенно разбитым и сомневался, что вообще смогу подняться. Тело сопротивлялось так рьяно, что мне стало
Я провел в лесах почти неделю. Когда находишься на природе так долго, тело меняется. Мои руки были покрыты порезами и ссадинами. Тело одеревенело, болело, повсюду были синяки. Кожа стала сальной, потемнела от пота, копоти примуса и камуфляжной краски. Я выглядел так, словно отрастил дополнительный слой кожи. Дыхание тоже изменилось: в нем появился запах ацетона – возможно, из-за недостатка еды. Все вместе эти особенности превратили меня в другого человека.
А еще я постоянно находился на воздухе. Нехватка сна, нехватка еды, невероятные физические нагрузки. Я никак не мог обрести над собой полный контроль. Мое тело оказалось в непривычных условиях. За шесть дней я потерял, наверное, килограммов семь. Трудности, стресс, бег, ходьба, передвижение ползком, полоса препятствий, тяжелая сумка. Ребра легко прощупываются, суставы торчат, униформа болтается. Я чувствовал себя подавленным, потому что заметно ослаб от недостатка еды и сна. И все же я понимал, что способен это пережить, что я в состоянии продолжать. Всегда можно поднажать еще!
Когда мы приблизились к лагерю, меня осенило, что скоро все закончится. Появился офицер и приказал бежать в сторону лагеря. «За мной!» – крикнул он, развивая максимальную скорость. Мы пытались поспевать за ним. Я нес ящик и думал: «Это ненормально, он превышает свои полномочия, он перегибает палку». Я жутко злился на него, но не мог все бросить.
Вдруг офицер остановился и выкрикнул: «Воздушная тревога!» Мы замерли, озадаченно глядя друг на друга. Офицер снова закричал: «Окопаться!» «Окопаться? – думал я. – Каким, черт побери, образом я должен это сделать?» «У вас есть лопаты? Начинайте копать», – произнес офицер презрительным тоном. Я достал полевую лопату, поставил ее под углом в девяносто градусов и начал рыть, хотя, если бы вы это видели, наверняка назвали бы иначе. Тыкать, клевать, колоть – медленно, с отсутствующим видом. В этот момент я осознал, насколько сильно я устал. Это был последний день адской недели, все тело ныло. Я чувствовал себя больным и вымотанным. Лопата была тяжелой. Стараясь пробиться сквозь землю и песок, я сгорбился. На самом деле в песчаной почве можно было довольно быстро выкопать яму, но я слишком устал. С каждым ударом лопаты мне удавалось отвоевать всего лишь пригоршню песка. Просто не верится. Силы покинули меня. Я был истощен. Мне с трудом удавалось просто поднимать лопату и опускать ее в землю. Я был совершенно не в состоянии перемещать песок с места на место. Полный восторг.
Вдруг офицер успокоился. Мы продолжили путь и наконец добрались до лагеря, где нам объявили об окончании адской недели.
Несколько дней спустя меня вызвали к майору Пэю, главе Колледжа офицеров кавалерии, – к слову, выдающемуся военачальнику и прекрасному руководителю. Я вошел в кабинет и встал по стойке смирно. Грудь вперед, пятки вместе, руки по швам, ладони прижаты к телу. Подбородок вверх, взгляд – прямо перед собой.
Я попал в кабинет руководителя впервые. Обстановка была формальной. Не помню, сколько всего человек там находилось, но точно был кто-то еще кроме начальника.
Настал момент истины. Мне должны были сообщить, заслужил я учебу в колледже или нет.
– Рекрут Ларссен с личным номером 39 прибыл! – я говорил громко и четко.
– Садитесь, – ответил начальник. Я сел. Прежде чем взглянуть на бумаги, Пэй осторожно улыбнулся мне.
– Ларссен, вы успешно прошли период испытаний. Первые несколько недель вы были незаметным. По правде говоря, настолько незаметным, что, оценивая успехи рекрутов во время адской недели, некоторые офицеры не знали, кто вы такой. Но за эту неделю вам удалось выйти из тени. Мы предлагаем вам начать обучение на курсе войсковой разведки.