На предельной высоте
Шрифт:
Дети Наума Эйтингона — Леонид Эйтингон и Муза Малиновская, а также сын генерала Судоплатова Анатолий (в центре) во время посещения камеры своих родителей во Владимирском централе
Обидно, особенно после посещения Владимирского централа, ещё и другое: читать опусы некоторых «литераторов» и «историков», которые утверждают, что Эйтингон и Судоплатов, дескать, находились «в щадящих условиях», чуть ли не под домашним арестом. В такой камере и десять минут трудно пробыть, а уж двенадцать или пятнадцать лет…
Столик
Камера Эйтингона и Судоплатова
Отец рассказывал, что раз вдень, минут на сорок, заключённым разрешалась прогулка. Мы побывали во внутреннем дворике, где проходили прогулки. Он похож на колодец — огромной высоты стены. Вряд ли заключённые испытывали облегчение, оказавшись на такой прогулке. Для того, чтобы не утратить здесь силу воли, жизненные силы, нужно быть очень мужественным человеком…
В 1960 г. Эйтингона и Судоплатова посетил в тюрьме следователь по особо важным делам Комитета партийного контроля Герман Климов. Он сказал, что ЦК поручил ему изучить следственное дело и рабочие дела из особого архива КГБ СССР. Климов провел во Владимирском централе несколько дней. Ознакомившись с их делами, он уверял Судоплатова и Эйтингона, что их освобождение неизбежно, что они будут реабилитированы и восстановлены в партии. В то время в Мексике освободили из тюрьмы Рамона Меркадера; Судоплатов и Эйтингон не могли не сознавать, что приезд Климова во Владимир не был случайностью. Они не сомневались, что Рамон обратится к советскому правительству с просьбой пересмотреть их дела. Так и случилось. Когда Меркадер прибыл в Москву, он вместе с Долорес Ибаррури и с руководителями французской и австрийской компартий стали добиваться освобождения Эйтингона и Судоплатова из тюрьмы.
К этому времени КГБ уже почти два года возглавлял бывший лидер комсомола Александр Шелепин. После отчета Климова о своей поездке во Владимир председатель КГБ Шелепин направил в Комитет партийного контроля справку, положительно характеризующую деятельность обоих заключённых. В справке говорилось, что Комитет госбезопасности не располагает никакими компрометирующими документами против Судоплатова и Эйтингона, которые бы свидетельствовали, что они причастны к преступлениям, совершённым «группой Берия». Но если так, почему же они вообще оказались за решеткой?
Время, между тем, шло, а хороших вестей всё не было. За время пребывания в тюрьме Судоплатов направил в адрес Верховного суда более сорока апелляций. Эйтингон же относился к апелляциям более чем скептически: он был убеждён, что они вряд ли достигнут цели, ибо закон и борьба за власть несовместимы. Получая в тюрьме газеты, он великолепным образом мог читать между строк.
Находясь во Владимирском централе, Эйтингон и Судоплатов все же старались не терять времени даром. Они не только много читали, но и занимались иностранными языками, переводили книги по истории: словом, готовились к жизни на свободе. При этом они оставались профессионалами, знатоками своего дела. Узнав о том, что в США идет формирование войск специального назначения «Зелёные береты», они написали письмо Хрущёву, в котором содержались их предложения относительно возможных способов противодействия спецвойскам США в случае вооружённого конфликта. В ЦК сочли, что они хотят привлечь внимание к своим ходатайствам о помиловании; на самом же деле Судоплатов и Эйтингон как профессионалы, просто не могли не отреагировать на обычное газетное сообщение.
Их письмо получило одобрение Шелепина, к этому времени ставшего секретарем ЦК и курировавшего вопросы безопасности и деятельность разведки. С письмом ознакомился и генерал КГБ Фадейкин. Он прислал
Другим предложением, пришедшим на имя Хрущёва из Владимирской тюрьмы, было предложение Эйтингона и Судоплатова возобновить переговоры с лидером курдского повстанческого движения Мустафой Барзани, чтобы использовать его против иракского диктатора генерала Керима Касема, с которым СССР стало всё труднее о чем-либо договариваться. После их письма Судоплатова и Эйтингона в тюрьме посетил полковник Шевченко, начальник Владимирского областного управления КГБ. Он сообщил, что руководство КГБ использует их предложения. На этот раз их ждала награда: им выдали 2 килограмма сахара.
Лёня и Муза. 1959 год
Было ли это важно? Скорее всего, да; ведь тюрьма всегда тюрьма, если даже заключённый — генерал. Но важнее всего была та ниточка, что связывала его с домом: возможность писать письма Музе и детям, возможность получат! от них их коротенькие послания. Это он ценил более всего, без этого он бы не выжил!
Раз в год была возможность передать в тюрьму фото детей Мы старались не лишать папу этой радости. Все публикуемые в этой книге наши детские фотографии мы отправляли отцу, они вернулись домой вместе с ним из Владимирского централа Бодрый и весёлый вид на фотографиях должен был скрыть наше истинное состояние. Эти документы нам дороги тем, чтс они были с отцом в неволе и хоть как-то скрашивали его жизнь
Эйтингону, как мы уже говорили, в тюрьме давали газеты Такая поблажка имела и практическую сторону: он помогал тюремному руководству готовиться к политзанятиям, а младшем) тюремному персоналу читал лекции о международном положении. Хоть в этом он чувствовал свою полезность для общества.
Он считал, что и в тюрьме не должен самоустраниться от процесса воспитания своих детей, что его слово по-прежнему многое значит для них. Он верил в то, что они не могут не прислушаться к нему, к человеку, в любви и преданности которого они уверены. Вот что он писал сыну в одном из писем 1962 года.
Лёня и Муза. 1960 год
«Любимый мой сыночек! Письмо твоё мне очень понравилось. Особенно я доволен твоим хорошим отношением к коллективу, в котором ты работаешь. И пониманием ответственности, которое у тебя имеется в отношении коллектива, и серьёзности к выполнению обязательств, которые ты на себя берёшь. Такое хорошее, добросовестное отношение к порученному тебе делу меня восхищает и радует. Я очень прошу тебя, мой сыночек, сохранить это хорошее отношение к порученному делу, к выполнению обязательств, которые ты на себя берёшь, всю твою жизнь. Тогда ты всегда будешь очень уважаем людьми, с которыми ты работаешь. А это очень, очень хорошо…»
Несмотря на помощь тети Сони и то, что мама смогла устроиться на почту разносить телеграммы (там не нужна была трудовая книжка, сведения об образовании и не было первого отдела) семья испытывала материальные трудности, и Лёня после семилетки вынужден был пойти работать, а учёбу продолжать в школе рабочей молодёжи.
Отец писал пространные письма и просил у детей прощения за наставления. Ему так хотелось, чтобы они и в его отсутствие росли умными и целеустремлёнными, полезными для страны людьми.