На прозрачной планете (илл. В. Колтунова)
Шрифт:
К сожалению, Ковалева он не знал тогда.
Словно чувствуя, что о нем идет речь, Ковалев приоткрывает глаза.
— Опять письмо? — говорит он, щурясь от света.- Напрасно трудишься. Ты тут пишешь, а девушка твоя с другим в кино пошла.
Виктор роняет ручку. Да, Ковалев угадал. Девушка ушла с другим. Виктор растерянно промолчал. Умные слова надо говорить вовремя, после драки кулаками не машут. В самом деле, лучше идти спать. Завтра с утра на вулкан…
И скомкав письмо, Виктор сует его в ящик стола.
10
Каждое утро за завтраком разыгрывалась одна и та же сценка. Стараясь не глядеть в окно, Виктор спрашивал:
— Ну как, Степа, погода летная?
А
— Такой вопрос можно задавать, только сидя спиной к окну,- замечал Грибов с усмешкой.
Ковалев делал вид, что не понимает иронии.
— А что, не кончили вчера? — спрашивал он, выгребая ложкой консервы из банки.
— Немножко осталось, Степа. На северном склоне, повыше ложбины,
— Ну, если осталось, значит полетим.- Летчик брал шлем и уже возле двери говорил наставительно:- Для Ковалева не бывает нелетных погод.
Он бывал доволен, когда мог показать свое искусство. Летом летать не хитро, а вот сейчас, когда ветер съедает половину скорости, когда земля окутана облаками и машину нужно вести по приборам, полет становится заманчивым. Но как ни любил Ковалев рискованные полеты, без нужды, для собственного удовольствия, он не сделал бы лишнего километра. Если кто-нибудь собирался в Петропавловск, Ковалев придирчиво выспрашивал, зачем надо лететь, кто разрешил, хорошая ли погода на трассе, какая облачность над аэродромом. Только Виктор был избавлен от допросов. Съемка велась ежедневно в любую погоду, и летчик считал делом чести в любую погоду доставлять молодого геолога на вулкан.
Виктор начал с самой обыкновенной топографической съемки. Прежде всего ему нужно было иметь очень подробную и точную карту вулкана, со всеми буграми, ложбинами, приметными скалами.
Без вертолета он провозился бы с этой работой два года, а тут управился за две недели.
Сорок пять километров от станции до сопки Горелой вертолет покрывал за тридцать минут. Можно было выезжать туда, как на службу, на восемь часов, возвращаться домой к обеду, а ночью спать в собственной постели. Вся съемка производилась в воздухе, иногда даже в сплошном тумане, с применением радиолокации. Предварительно Виктор расставил на склонах металлические буйки, которые служили ориентирами; металл резко выделялся на экране локатора.
Виктор снял около ста профилей. В них нелегко было разобраться, и для наглядности он вылепил модель вулкана из воска. Буйки на восковой горе обозначались булавками. Все безымянные холмы, овраги и потоки застывшей лавы получили имена, и все- в честь московских улиц. Так появились на крутых склонах вулкана Сретенка, Солянка, Волхонка, Стромынка, Матросская Тишина. Камчатская Сретенка представляла собой непроходимое ущелье с отвесными стенами, заваленное вулканическими бомбами. На Солянке были выходы газов, образовавшие ярко-зеленые пятна на скалах. Бумажки с названиями наклеивались на восковой двойник вулкана. А внутри модель была пустая. Ведь до сих пор никто в точности не знал, что там находится.
К началу ноября подготовка закончилась, можно было приступить к основной и самой интересной работе — просвечиванию вулкана. Виктор решил начать сверху, от главного кратера.
Каждый день, ровно в девять утра, Ковалев сажал вертолет на снежное поле где-нибудь на макушке горы, и Виктор начинал съемку. Лопаткой он отрывал квадратную ямку, утрамбовывал снег и ставил на него аппарат. Затем следовала забивка костылей, установка уровней, окончательная проверка, настройка частот… И вот наконец невидимые лучи устремлялись по приказу Виктора или отвесно вниз, или сквозь гору- на противоположный склон, или наискось — к соседнему буйку. Они скользили в темноте по комкам
Снова под ногами плыла вздыбленная земля,молодые вулканы с дымком, древние — с озерами в отслуживших кратерах. Виктор смотрел за борт, но привычная красота уже не волновала его. Он узнавал знакомые очертания гор, синие пятна лесов и думал: «Еще километров двадцать. Скоро уже дома».
Пока он заканчивал третью тарелку супа, расторопная Тася успевала проявить пленки. Конечно, можно было отложить их на часок для просушки, а пока они сохнут, подремать немножко; но как удержаться, как не посмотреть, что же удалось найти сегодня? И, осторожно развернув сырые колечки пленки, Виктор рассматривал на свет черточки и пятнышки — условный язык аппарата, этот язык еще нужно было перевести на человеческий. Но Виктор уже довольно хорошо читал подземный рентген «с листа», без предварительной подготовки.
— Возьмите бланк,- говорил он Тасе.- Пишите: «Семнадцатое ноября, пункт А, точка восемнадцать, отвес, пепел со льдом, далее- вулканические туфы, прослойка льда, базальтовая лава, опять туфы, туфо-брекчии, базальтовая лава еще раз… всего ца глубину тысяча двести метров».
На каждом бланке был записан путь одного луча, отвесного, наклонного или горизонтального. Лучи пронизывали вулкан во всех направлениях и в разных точках встречали один и тот же пласт. Все это наносилось на многочисленные разрезы. В стоде Виктора пухла горка папок.
Позднее, когда у Таси начинался урок алгебры, Виктор работал над моделью вулкана. Сначала модель была пустая внутри. Но, Виктор постепенно заполнял пустоту слоями подкрашенного воска. Прозрачный воск обозначал туф, красноватый- лаву, воск с золой- брекчии (породы, образовавшиеся из слежавшихся обломков лавы). В подлинный вулкан нельзя было заглянуть, но восковая гора разнималась на части. Можно было рассматривать ее снаружи и в разрезе,
Зимовщики следили за ростом модели с интересом, только Грибов позволял себе подшучивать.
— Во всяком случае, это красиво выглядит,- говорил он.- В прошлом веке очень любили такие штучки.Тогда на каждой ярмарке показывали восковые фигуры преступников. Там бы и выставить эту модель с надписью: «Чудовищный изверг и убийца Вулкан, загубивший за пять тысяч лет трех человек».
В словах Грибова сквозила неприязнь. Он приехал на Камчатку с собственной теорией.Нужны были доказательства,ему разрешили всю работу станции направить на проверку своих предположений. Но вот появился новый человек с каким-то аппаратом, и работа Грибова отошла на второй план. Вертолет работал на Виктора, летчик — на Виктора, лаборантка- на Виктора. Весь интерес и все внимание — работе Виктора. Грибов утешал себя: его теория слишком глубока, трудна для понимания рядовых сотрудников. Но все же в душе у него росло раздражение против Виктора и его модели. Иногда оно прорывалось насмешливой шуткой или откровенным сомнением.