На публику

Спарк Мюриэл

— Передайте Харперу, — посоветовал Селвин, — что я здоров как бык и работаю как вол.

— Какой-то у вас тощий вид, мистер Макгрегор. По-моему, тут у вас все-таки нездоровая обстановка.

Селвин сыграл ему на фортепьяно и спел песню. «О мать моя, — пел он, — стели постель. Поуже мне стели...»

— Очень мило, — сказал поверенный, когда Селвин допел. — Прямо-таки замечательно.

— Я и есть музыкант, — сказал Селвин. — А кое о чем другом Харперу даже и знать не обязательно.

— Ах, вы уже и меня хотите разложить, это не выйдет. Вы же сказали,

что вы искусник по части разложения?

— Нет, нет. Я искусник по части созерцания разложения, — объяснил Селвин. — Совсем другое дело, сравнил тоже. Ну-ка, поддали.

— Желаю вам, чего вы сами себе желаете, — сказал мистер Браун. — Только меня вам нипочем не разложить!

— Это уж либо ты разложишь, либо тебя разложат, — заявил Селвин и пустился в объяснения, и спор дошел до того, что они потеряли всякий счет времени и вконец запутались с разложением, которое стало у них называться заложением.

— Кто кого заложил? — сказал мистер Браун. — Кто из нас заложился?

Сначала Селвин не мог смеяться от кашля, а потом не мог кашлять от смеха. Очухавшись, налил по маленькой и растолковал, что если как следует подзаложить, то разложение переходит в заложение. Он запел:

— Хи-хи-хи да ха-ха-ха. Ха-ха-ха да хи-хи-хи. Заложу-ка я тебя, а ты меня подзаложи.

— Сколько ни жить, лишь бы весело! — сказал мистер Браун.

Словом, Селвин разложил поверенного. И ежемесячный чек стал покрупнее, чем раньше. Зиму он прожил по-заведенному: с двадцать пятого держал двери открытыми для всех и каждого пятнадцатого двери запирал и садился к окошку созерцать могилы.

А весной он умер. Года два назад ему просвечивали легкие, и Селвин сказал: «Ну и пес с ними, с моими легкими, что мне, делать больше нечего. Будем здоровы!»

Мистер Браун сказал своему партнеру:

— Он даже не намекнул мне на свои легкие. Если б я знал, я бы тут же обеспечил ему теплое жилье и новый костюм. Я бы подыскал ему экономку и обеспечил медицинскую помощь.

— О, эти музыканты, — сказал мистер Харпер. — Мученики профессии. Они все же вызывают невольное восхищение.

— Ах, невольное? Ах, невольное? — сердито сказал мистер Браун. Он не желал чтить память Селвина — такой мерзавец, уговор был, что он всего-навсего созерцает, а он взял и умер.

— Грустная история, — мечтательно сказал мистер Харпер. — Макгрегор был в своем роде героем.

— Ах, в своем роде, ах, в своем роде? — В тот миг мистер Браун презирал своего глупого партнера едва ли не больше, чем обижался на покойника. Правда, потом, проезжая подле былого жилья Селвина, даже мистер Браун и тот подумал: «Ах, Селвин Макгрегор, вот ведь был человек!» А когда он увидел, что старое кладбище начисто срыли и сделали на его месте детскую спортивную площадку, он остановился и долго еще созерцал разложение Селвина.

Ha публику

Повесть

I

Была пятница,

позднее утро. Свет солнца передвигался из комнаты в комнату, золотя коричневый паркет.

Мебель привезут на той неделе, часть в понедельник, остальное в четверг и в пятницу.

Няня-англичанка приедет в понедельник утром.

В понедельник в восемь часов утра должна прибыть и горничная. Ее вместе с пожитками доставит брат, который специально для этого переправляет свой автомобиль из Сардинии на континент.

Рассчитывать, находясь в Риме, что все твои планы осуществятся в положенный срок, — бестактно; рассчитывать следует, что в один прекрасный момент часть сроков («в понедельник — наверняка», «четверг утром — ручаюсь») поползет в обратном направлении.

Однако пока все шло как по маслу. Аннабел Кристофер, актриса с янтарно-карими глазами, в частной жизни миссис Фредерик Кристофер, с удивлением обнаружила, что на первых порах ей все удается спокойно и без хлопот. Да и как не удивляться, если при всей своей неопытности и врожденной безалаберности она одна, без помощи со стороны, провернула столько дел: сняла квартиру, привела ее в порядок, отремонтировала, отобрала минимум мебели, необходимой для того, чтобы иметь возможность, не дожидаясь приезда прислуги, перебраться с мужем и ребенком в новый дом и на бивачный манер устроиться в одной из комнат.

Ребенок спал на подушке. Мать положила ее прямо на пол в большой гостиной. Было очень тихо. Комната, где стояла Аннабел, разглядывая яркие квадраты света на полу (она заметила их сразу, как только умолк молоток плотника), выходила во двор, и до нее не долетал шум оживленной римской улицы.

Дверь начала приоткрываться, как от ветра. Аннабел пошла затворить ее поплотнее, но тут в комнату ввалился долговязый краснолицый Билли О'Брайен, старинный друг ее мужа. Как он попал в квартиру? Его внезапное вторжение рассердило Аннабел. Но затем она почувствовала облегчение: возможно, Билли сообщит ей что-нибудь о муже.

— Разве дверь была открыта? — спросила она.

— Да, — ответил он, не удосуживаясь объяснить, что же ему все-таки помешало позвонить у входа.

Аннабел и раньше замечала, что, когда люди вселяются в новый дом и мебель еще не привезена и не расставлена по местам, все почему-то считают себя вправе входить и выходить без спросу, как маляры или грузчики. Едва она появлялась здесь, чтобы посмотреть, как продвигается ремонт, соседи были тут как тут и разгуливали по квартире, расточая улыбки и пылко восторгаясь красотой обоев.

Однако ей помнилось, что она запирала входную дверь. Билли замер у стены с преувеличенной почтительностью, усвоенной им с тех пор, как Аннабел стала Английской Тигрицей экрана и, как он выражался, «вошла в обойму». Билли чем-то напоминал ей старье, давным-давно купленное в рассрочку, конца которой до сих пор не предвидится. И опять же к ее успеху в последних фильмах он относился так, будто выиграл первый приз в футбольном тотализаторе.

— Это тоже на публику? — спросил он, обведя глазами комнату.