На пути к Академии (На пути к Основанию)

Азимов Айзек

– Нет. Просто стараюсь заглянуть в будущее.

– Безусловно, если Гэри уйдет в отставку, его пост займу я. Ведь мы вдвоем работали над Проектом много лет, задолго до того, как к работе присоединились другие. Он и я. Только мы. Никто, кроме меня, лучше не понимает, что такое Проект – после Гэри, разумеется. Похоже, ты удивлена, Дорс? Разве я не прав?

– Нет, ни я, ни кто-либо другой не подумает оспаривать того факта, что ты – самый законный преемник на посту руководителя Проекта, но сам-то хочешь этого? Ты можешь все знать о психоистории, но разве тебе

хочется окунуться с головой в то, о чем мы говорили в прошлый раз – во все эти дрязги, трения, сложности – ведь тогда ты будешь вынужден отказаться в значительной мере от собственной работы. Ведь Гэри, в основном, устал из-за того, что ему приходится всех и вся держать в узде. Справишься ли с такой работой?

– Да, справлюсь, но говорить об этом не желаю. Послушай, Дорс, ты зачем пришла? Чтобы намекнуть, что Гэри хочет меня уволить?

– Что ты! – возмутилась Дорс. – Как ты мог подумать такое о Гэри? Разве он когда-нибудь предавал друзей?

– Ну ладно. Давай не будем об этом. Послушай, Дорс, ты меня извини, конечно, но у меня уйма работы.

Амариль резко отвернулся и склонился над столом.

– Да-да, я не буду тебе мешать. Дорс ушла недовольная.

23

– Входи, ма, – сказал Рейч, улыбаясь, – Плацдарм пуст. Я услал Ванду и Манеллу погулять.

Дорс вошла, по привычке огляделась и села на первый попавшийся стул.

– Спасибо, сынок.

Некоторое время она сидела молча. Казалось, Империя всем своим колоссальным весом легла на ее плечи.

Рейч подождал немного и сказал:

– Мне до сих пор не удалось спросить тебя о твоем отважном вторжении на дворцовую территорию. Не у каждого есть матушка, способная на такой подвиг.

– Об этом мы не будем говорить, Рейч.

– Ну хорошо, тогда скажи… по тебе никогда не скажешь, как ты себя чувствуешь, но сейчас такое впечатление, что ты вроде бы не в себе. Что случилось?

– Я действительно, как ты говоришь, не в себе. Настроение паршивое, поскольку я думаю об очень важных вещах, а с папой говорить о них невозможно. Он замечательный человек, но ладить с ним ужасно трудно. Его никакими силами невозможно вывести из равновесия. Начну говорить, что я волнуюсь за него – он отмахнется и скажет, – что это все из-за того, что я без всяких оснований боюсь за его жизнь и стараюсь оберегать его.

– Ма, но это правда – ты действительно чаще всего боишься за папу безосновательно. Если у тебя на уме что-нибудь страшное, то скорее всего ты ошибаешься.

– Спасибо, утешил. Ты говоришь в точности как он, а я не могу найти себе места. Просто не знаю, что делать.

– Ну, тогда тебе надо выговориться, ма. Расскажи мне все. С самого начала.

– Все началось со сна Ванды.

– Ах, со сна Ванды? Ма, лучше не продолжай. Папа, будь он на моем месте, не дал бы тебе дальше говорить. Нет, ты говори, конечно. Малышке приснился сон, и ты сделала из мухи слона. Это глупо.

– Я думаю, что это был не сон, Рейч. Я думаю то, что она приняла за сон, было на самом деле явью, и в этой яви двое мужчин разговаривали о смерти ее деда.

– Это

всего-навсего твоя догадка, Как можно доказать, что это правда?

– А ты все-таки представь, что это правда. Единственное слово, которое она запомнила, кроме слова «смерть», это слово – «финики». При чем тут могут быть финики? Скорее всего, она слышала какое-то другое слово, оно ей было незнакомо, но по звучанию похоже на слово «финики». Что это могло быть за слово?

– Ну, это уж я не знаю, – пожал плечами Рейч.

Дорс не оставила без внимания его реакцию.

– Ты, конечно, считаешь, что это плод моего болезненного воображения. И все же, если это окажется правдой, это может означать, что против Гэри существует заговор – прямо здесь, среди сотрудников Проекта.

– Заговор среди сотрудников Проекта?! Для меня это столь же невероятно, как поиск логики в детском сне.

– Однако во всяком большом коллективе существуют свои обиды, зависть, ссоры.

– Конечно, конечно. Мы говорим друг другу обидные слова, хмуримся, злорадствуем – все что угодно, но все это не имеет никакого отношения к желанию убить папу.

– Тут все дело в степени желания. И очень может быть, что различие крошечное, но его окажется вполне достаточно.

– Ни за что не заставишь папу поверить в это. И меня, кстати, тоже. Значит, – сказал Рейч, расхаживая по комнате, – именно этим ты занималась в последние дни – пыталась выявить наличие так называемого заговора, да?

Дорс кивнула.

– Ничего не вышло?

Дорс опять кивнула.

– А тебе не показалось, что у тебя ничего не вышло именно потому, что никакого заговора нет и в помине?

Дорс покачала головой.

– У меня пока ничего не вышло, однако убежденность в том, что заговор существует, осталась. Я это интуитивно чувствую.

Рейч рассмеялся.

– Это как-то банально. От тебя даже странно такое слышать, ма.

– Видишь ли, есть слово, похожее на слово «финики». Это слово «физики».

– При чем тут могут быть «физики»?

– В Проекте работают сотрудники разного профиля. В том числе и физики.

– Ну и?

– Допустим, – упрямо тряхнула головой Дорс, – это означает, что убить Гэри хотят с помощью одного или нескольких физиков, сотрудников Проекта. Ванда слова «физики» не знает, так почему бы ей вместо этого не послышались «финики», если учесть, что она их просто обожает?

– Ты хочешь сказать мне, что в личном кабинете отца находились люди… кстати, сколько их там было?

– Ванда, вспоминая свой сон, говорит, что их было двое. У меня такое чувство, что одним из двоих был не кто иной, как полковник Хендер Линн, большая шишка в хунте, что ему был продемонстрирован в действии Главный Радиант, и он с кем-то вел разговор об уничтожении Гэри.

– Мама, ты меня прости, но это звучит все более и более дико. Полковник Линн и кто-то еще разговаривали о том, чтобы убить отца в его собственном кабинете, и при этом не заметили, что в кресле – маленькая девочка, которая может услышать их разговор? Так у тебя получается?