На пути к Полтаве

Андреев Игорь Львович

В свете этого расположение шведских войск в канун и в начале похода не выглядит случайным. Здесь просматривается единый замысел, быть может, не подкрепленный необходимыми людскими и материальными ресурсами. Левый фланг наступления главной армии обеспечивал Лифляндский корпус «профессора-латиниста», генерала Адама Людвига Левенгаупта, готового в любой момент пойти на соединение с королем на Смоленском или даже Псковском направлении. В литературе силы Левенгаупта обычно определяют в 16 тысяч человек.

В новейших исследованиях приводят более скромные цифры — около 12–13 тысяч^{11}.

В Южной Финляндии находился корпус генерала Леклерка с 14 тысячами человек. Угрожая Ингерманландии и Санкт-Петербургу, он оттягивал на себя значительные силы русской армии и, таким образом, косвенно влиял на ситуацию на главном театре военных действий. За Польшей

и ее новым королем присматривал корпус генерала Е. Крассау (8–10 тысяч человек). Окончательно управившись с антишведской оппозицией, он должен был вместе с армией Станислава Лещинского (около 16 тысяч) двигаться на помощь Карлу XII. Правда, для этого требовалось довольно много времени и… оговорок. Но, поскольку подобная перспектива существовала, Петр принужден был с ней считаться.

Не следует забывать и о том, что шведы надеялись втянуть в войну турок и крымских татар. Прощупывались настроения украинских казаков. Недовольство части старшины и казачества ущемлением «вольностей» и тяжестью петровского великодержавия не ускользнуло от внимания шведов, тем более что сам гетман Мазепа настойчиво навязывал им свои «услуги». В итоге образовывалась гигантская дуга — от Финляндии до Крыма и Запорожья, охватывающая территорию Московского царства.

Петр не заблуждался относительно опасности, нависшей над страной. Если же на первых порах и оставались какие-то иллюзии относительно возможности договориться с Карлом или хотя бы задержать его выступление, то они скоро рассеялись. Неудачи на дипломатическом фронте имели свою положительную сторону. Они избавляли от иллюзий и давали возможность понять, кто есть кто в международном раскладе. Карл шел за ферзя, тогда как он мог отнести себя, в лучшем случае, к легким фигурам. В начале 1707 года в местечке Жолква близ Львова состоялся генеральный совет, разработавший стратегию отражения шведов. На совете решено было генеральное сражение на территории Польши не давать и «томить» противника «оголоженьем провианта и фуража». «Оголоженье» — это беспощадное разорение территории по пути движения неприятеля. На совете имелась в виду прежде всего Польша, «к чему и польские сенаторы многие в том согласились». В действительности беспощадное уничтожение провианта и фуража должно было продолжиться и продолжилось и дальше — в Великороссии и на Украине. Колебаний не было. Английский посол Витворт, выпытывающий, как поведут себя русские в шведское пришествие, сообщал своему правительству: русские готовы рискнуть и дать сражение. Если проиграют — все равно не сдадутся, войну продолжат по-татарски и не успокоятся, пока не доведут «неприятеля до гибели от голода».

Шведов ждало не только «оголожение» необъятных пространств. Дневные и ночные нападения должны были держать шведов в постоянном напряжении, «обкусывать» королевскую армию по одному солдату, кавалеристу, возчику с подводой. И лишь тогда, когда неприятель серьезно ослабнет, можно было думать о генеральном сражении.

Жолквивский план нередко ставят в упрек Петру. Разработанный замысел — будто бы еще одно весомое доказательство бессердечия и жестокости «варварской» натуры царя. Однако стоит пролистать современную Петру военную историю, чтобы убедиться в обратном: к подобной стратегии широко прибегали и в Европе с поправкой, конечно, на отсутствие здесь должных «просторов» и требований кордонной системы. В Войне за испанское наследство герцог Мальборо опустошил и выжег Баварию, полководцы Людовика XIV — Пфальц. Наступавший гуманный «век Просвещения» вполне мирился с варварской «скифской тактикой», особенно если в этом видели целесообразность. Для русского командования эта целесообразность была бесспорной: едва ли в начале 1708 года кто-то из генералов надеялся выстоять против полнокровных, не изнуренных голодом и тяготами похода шведов.

Больше того, жолквивская тактика была единственно возможной, в смысле — единственно победоносной. Еще в 1702 году, наставляя своего мастера по изъятию ценностей и контрибуции генерала Стенбока, Карл советовал тому как можно решительнее «выжимать, вытаскивать и сгребать». Нет сомнения, что в 1708–1709 годах просто установка не уничтожать, а прятать своего эффекта должного ослабления шведов не дала. Они бы исхитрились и сумели бы «выжать, вытащить и сгрести» столько, сколько нужно было для неголодного похода в глубь России.

Примечательно, что заинтересованные в ослаблении шведов некие голландские политики через А. А. Матвеева принялись поучать Петра I правильной стратегии борьбы с Карлом XII: «…С шведами в генеральную баталию отнюдь не входить и, какими хитростями будет возможно, уклоняться от того, малыми партиями… неприятеля обеспокоивать, чем больше он в своих проходах обветшает в силе войск». Сходство

с жолквивским планом несомненное. Но это не заурядное списывание, а лишнее доказательство того, что сложившаяся ситуация почти не оставляла иных вариантов противостояния. Голландцы это понимали лучше других, ведь в свое время они не побоялись поднять затворы шлюзов, чтобы потоками воды смыть не только собственные веси и города, но и вторгшиеся войска Людовика XIV. Такое «оголаживание» земли на «голландский лад» внушало уважение, и, вполне возможно, в Жолкве Петр вспомнил и о нем, и об инициаторе этой беспримерной акции, Вильгельме Оранском. Однако русский вариант предполагал иные действия: плотин, шлюзов и земель, лежащих ниже уровня моря, здесь не было, зато были огромные лесные и открытые просторы, изрезанные реками и дорогами. Отсюда и способы, воплощавшие жолквивский план в жизнь: «дороги засечь» (т. е. завалить деревьями), «провиант и фураж (который нельзя захватить с собой) жечь, чтоб неприятелю в руки не достался» словом, во всем и всячески «чинить неприятелю великую препону».

Проводя параллель жолквивского плана с тем, что происходило во время Войны за испанское наследство, все же подчеркнем принципиальное отличие. Войны раннего Нового времени велись на истощение. Разорение территории неприятеля было одной из стратегических целей. Но именно неприятельской. Петр же осознано шел подобно голландцам в XVII веке на разорение территории собственного государства. Для голландцев, при том что им пришлось несколько десятилетий отстаивать свою независимость от Испании и Габсбургов, подобный образ действий был все же диковинкой.

В канун и во время нашествия была проделана огромная черновая работа, связанная со снабжением, вооружением, формированием новых полков и строительством оборонительных укреплений. Срочно возводились укрепления в Москве, Можайске, Серпухове, Твери. Гарнизон старой столицы был доведен до 13 тысяч человек. Ежедневно сотни москвичей выходили на строительство бастионов. На всякий случай кремлевские ценности и святости приказано было готовить к эвакуации в Белоозеро. Многое из построенного и сделанного даже не пригодилось. Враг не дошел до земляных бастионов и утыканных пушками батарей, не штурмовал и не осаждал готовых к обороне городов. Однако именно из этих, пригодившихся, не очень и совсем не пригодившихся усилий и складывалась будущая виктория. Ведь предусмотрительность и взвешенность придавали чувство уверенности в себе, столь необходимое молодой регулярной русской армии.

Как всегда, большую часть трудов взвалил на себя Петр. Царь много ездил, подгонял, проверял, подталкивал, организовывал, давал указания. «Для Бога, извольте иметь прилежание, дабы полки были готовы к весне и могли бы без нужды ходить, куда случай позовет, чтоб лошади, телеги были, удобно и довольно, також и в прочих амунициях», — наставлял он в январе 1707 года Шереметева. Проходит еще несколько недель — и снова письмо о том же: «…Как в офицерах, так и в солдатах в дополонке и всяком учреждении и приготовлении, ради своего недосугу, полагаюсь и спрашивать буду на вас, в чем, для Бога, как возможно труд свой приложите». Вечно спешивший Петр писал не всегда складно, иногда даже темно, но это потому, что ему действительно было «недосугу»: дел море, а помощники не всегда надежны и расторопны. Тот же Шереметев — с ленцой, за ним нужен присмотр и напоминание, что спрос будет строгий, без скидок на старые заслуги — пусть трудится «для Бога» не покладая рук.

Чем ближе нашествие, тем настойчивее повторяется в царских письмах и указах навязчивый лейтмотив о «случае», который непременно скоро «придет». Звучит эта тема в разных вариантах и в разных интонациях — «понеже время нужное настоит», «понеже время сего требует», «в нужный случай готовы были все» и т. д., но, как бы ни была она прописана, чувствуется, что мысль о грядущем решающем столкновении ни на минуту не отпускает царя. Вокруг нее вращаются все думы и поступки Петра. Можно, к примеру, долго рассуждать о «классовой ненависти» царя к казакам Кондратия Булавина, но на деле Петр был больше всего раздражен временем выступления. Приходилось отвлекаться и тратить средства тогда, когда следовало все сосредоточить против шведов. Булавин и булавинцы для Петра не просто «воры». Они еще и «изменники» в том узком смысле, в котором мы ныне употребляем это слово: изменники — значит предатели, пособники врага. И как бы ни пытались позднее советские историки оправдать вспышку казацкой ярости самодержавной политикой на Дону (что верно), в петровской трактовке восстания также была своя доля правды. Выступление не просто ослабляло царя в его схватке с Карлом. На народное возмущение шведы готовы были сделать ставку, будучи не против раскачать и даже опрокинуть лодку московской государственности разжиганием внутренних противоречий.