На пути в академию
Шрифт:
— Что случилось?
— Да так, ничего особенного. Меня обвинили в оскорблении девушки, и теперь меня будут ждать её родители в суде.
— Что ты натворил, как ты оскорбил её?
— Да, никак, — отмахнулся я от него Дела давно минувших дней. Ректор всё не так понял, но что я могу тут сделать, ведь я не сын графа или маркиза, и даже не барон, как Перес. Простой сеньор, идальго удачи. Морской удачи! Но ничего, я вам докажу, я вам всем докажу.
Вскочив, я стал кричать, потрясая кулаком и ругаясь на всех известных мне языках, отдавая предпочтение, в основном, русскому
Через пару месяцев меня, действительно, пригласили в здание суда, но родителей Мерседес не было, от их имени выступал нанятый ими присяжный поверенный. Зачитав обстоятельства дела, он замер в ожидании вердикта суда.
— Что можете сказать в своё оправдание, сеньор Гарсия-и-Монтеро?
Что тут сказать, денег у меня оставалось около тысячи реалов, судиться было бесполезно, да и бессмысленно. Оправдываться глупо, говорить о том, что никакого оскорбления не было, а было лишь недоразумение, так же глупо, как и оправдываться. Молить о прощении — недостойно дворянина, но и отмолчаться было невозможно.
— Ничего.
— То есть, вы подтверждаете всё, сказанное уважаемым сеньором поверенным семьи де Сильва.
— В общих чертах.
— Хорошо, суд удовлетворён объяснениями и выносит приговор. Присудить сеньору Эрнандо Хосе Гарсия-и-Монтеро штраф, в пользу семьи де Сильва, в размере трехсот реалов. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
С тем я и ушёл, став беднее на триста реалов.
— Легко отделался, — сказал мне Винсенте вечером после суда.
— Это почему? — искренне возмутился я.
— А потому! Могли и пятьсот, и тысячу присудить. Но за тебя либо словечко замолвили, либо то, что ты тоже являешься студентом академии, сыграло решающую роль. А может, суду понравилось, что ты не стал унижаться и оправдываться. Не знаю, может, всё вместе, но триста реалов — это самый минимум того, что тебе могли присудить, увы, но это так.
Ага, оказывается мне ещё и повезло. Но на этом история с судом и разговор с Мерседес не закончились. Примерно через неделю, ко мне подошёл мой новый приятель, Альфонсо Родригос-Санчес, и сказал.
— Тебе подарок.
— Что за подарок, и от кого?
— Не велено говорить. Попросили передать.
— У меня нет друзей, а те, которые есть, подарки не дарят!
— Видимо, ты плохо знаешь себя и своих друзей, некоторые готовы раскошелиться для тебя. Вот бы меня так же, как тебя, одаривали! — и он начал смеяться, озорно поблёскивая чёрными хитрыми глазами.
— Что тут? — поинтересовался я, когда мне в руки был вложен кожаный кошель.
— Деньги.
— Так это от кого?
— Послушай, Эрнандо, мне велели не говорить ничего тебе. Я себе ещё не враг, и жить хочу. А если я расскажу, то «поцелуй ведьмы» мне будет гарантирован.
— Гхм, — об этом самом поцелуе ходили самые разные слухи, и любое, самоё опасное деяние, любой девушки, тут же называли поцелуем ведьмы.
— Если не дурак, то сам догадаешься, а мне уже пора, — и, развернувшись, он ушел, оставив меня с неожиданным подарком в руках.
В
Да, мы также периодически сталкивались с ней в коридорах или во внутреннем дворе. Сидели вместе на занятиях по общим предметам, но я всегда пересаживался подальше от неё, либо обходил десятой дорогой, как только видел. В общем, соблюдал нейтралитет, как только мог.
И вот, она опять меня нашла, ёшкин кот. Сидит и сверлит своими зелёными глазищами, как будто я ей должен. В принципе, должен, конечно, но всё, что должен, я прощаю и забываю.
— Гарсия-и-Монтеро! — этот окрик заставил меня очнуться от потока своих мыслей, — не хотите ли вы продемонстрировать нам навыки владения магией, а то, я вижу, вы излишне увлечены магией красоты, судя по тому, как вы смотрите на сеньориту де Сильва.
По классу пронёсся тихий смех, и на меня и де Сильва стали оборачиваться все ученики, с удовольствием замечая, как на моих щеках появляется яркий румянец, а всю шею заливает красная краска смущения, проступавшая даже сквозь плотный загар. Де Сильва тоже была не лучше, покрывшись от слов преподавателя и направленных на нее взглядов багрянцем до корней волос.
Делать было нечего, и я стал спускаться на ринг, перебирая в уме свои навыки и гадая, что заставит меня продемонстрировать наш преподаватель, а тот он мог и удивить. Например, приказать мне создать образ корабля, сотканный из тумана.
— Кто желает помочь сеньору Эрнандо, в его показательном выступлении? Есть желающие? Вижу, что их нет, но, может быть, кто-нибудь решится показать сеньору, что он лучше владеет боевой магией?
Желающие сразу появились, но быстро убрали свои руки, услышав раздражённое шипение Мерседес. Сейчас она очень смахивала на рысь, на большую и очень опасную, зеленоглазую рысь. Осталась только одна её рука, что изрядно удивило магистра магии.
— Интересно! Пожалуйста, уважаемая сеньорита де Сильва. Вижу, у вас есть серьёзные основания для этого поединка. Я с вами согласен, излишне назойливое внимание жутко раздражает. Но я попрошу вас несколько умерить пыл. Сеньор Эрнандо слабее вас в боевой магии, и значительно… У нас тут, всё же, учебный бой, поэтому, оставьте ему, пожалуйста, шанс уйти с ринга не покалеченным.
Эта фраза вызвала победную улыбку на лице Мерседес, и шестнадцатилетняя девушка, в длинном платье, уверенно сошла на ринг, двигаясь совсем не так, как подобало леди из дворянской семьи, а скорее, как хищница, почуявшая лёгкую добычу, в которую ей не терпело вцепиться всеми когтями.
Это ситуация слегка напрягала меня. Заметив, преподаватель сказал.
— Я вижу, сеньор Гарсия-и-Монтеро, что вам уже не по себе, при виде такой многообещающей решительности. Если вам нужны дополнительные предметы, для реализации вашей магии, или что-то другое, например, вода, то вы можете спросить об этом.