На пути в Итаку

Костырко Сергей Павлович

Израиль: по данным МВД Израиля за 2002 год, число нелегалов из России превысило 7 тысяч человек: почти каждый десятый турист из России и Украины остается здесь нелегально.

Италия: почти 2 миллиона нелегалов — выходцев из бывшего СССР.

Португалия: около 90 тысяч нелегалов; подавляющее большинство — выходцы из стран СНГ.

Германия: от полумиллиона до полутора миллионов нелегалов.

США: от 8 до 10 миллионов нелегалов-иностранцев.

«В течение ряда лет политика Франции, Италии, Греции, Португалии и Испании вообще не предусматривала приема иммигрантов. В конце концов всем этим странам пришлось объявить амнистию нелегалам 90-х годов — дать вид на жительство в общей сложности 1,2 миллиона человек».

В последующие мои приезды в Средиземноморье нелегалы наши уже не казались мне экзотикой. Это, как я теперь понимаю, нынешняя средиземноморская повседневность, быт.

Ну,

например: октябрь 2004 года. Греция. Крит. Маленький трехзвездочный отель в селении под городом Ханья. Я пытаюсь на своем «литл инглиш» объясниться с девушкой из ресепшн, она вежлива, она очень старается, но не понимает. «Момент, — говорит она, выходит из-за стойки, открывает дверь ресторана и кричит: — Владимир!» В дверях появляется могучий мужчина в белом фартуке, у него крупная голова, нос картошкой, лысина и остатки рыжих волос над ушами: «Какие проблемы, земляк?» — «Да ерунда, в ванной комнате лампочка над раковиной, а выключателя нет, весь номер обшарил». «Понятно, — говорит Владимир, проходит через холл и высовывается в сад: — Мыкола! Мыкола, подь сюда!»

— Та шо тоби, москаль поганый? — отзывается сад.

Из кустов появляется «Мыкола», стройный, черноволосый, в круглых очочках, похожий на Джона Леннона.

— Николай, можно Коля, — представляется он мне. — С приездом!

— Ты куда в двадцать седьмом выключатель от светильника в ванной запрятал? Человек обыскался.

— А что б я помнил, — говорит юноша. — Пойдемте в номер. Я думаю, найдем.

Нашли. Элегантная пипочка справа от зеркала, принятая мною за декоративное украшение.

— Последний писк дизайнерской моды, — говорит мне Коля. — Телевизор вам настроить? До вас тут немец жил, под себя настроил, а я могу вам с антенны вывести первый московский канал.

— Нет, спасибо. Глаза б мои не глядели на него.

— Зря, — говорит Коля. — Родину любить надо.

— Родину-то я люблю, у меня с телевидением проблемы. Ну а вы, Коля, родину любите?

— Конечно, — отвечает Коля. — Но без взаимности. Пришлось перебираться на родину историческую. Папа у меня — грек, мама украинка, ну а я, соответственно, проходил как еврей.

— Были проблемы?

— Бог миловал, серьезных не было. Проблема одна — работа. Устроился после института на завод, а он тут же обанкротился. Начались сокращения, мне предложили работу электрика. Ну а если уж в рабочие идти, то лучше в Греции, чем в Харькове.

— Уже натурализовались?

— Еще нет. Нелегал.

— И Владимир?

— Ион тоже. Володя здесь третий год, я — скоро два.

— Не тоскливо?

— Мне — нет. Мне нравится. Тут полно наших из Киева, из Луганска, ну а потом — поляки, словаки. Славянский клуб, короче.

В тот же вечер после ужина в саду отеля я увидел Володю за столиком у бара. «Присаживайтесь», — сказал он мне.

— А Коля где?

— Польску мову шлифует, к девочке своей, полячке ускакал. Вы-то что ж один приехали? Имейте в виду, конец сезона, наши девки уже отработали и разъехались по домам, а с гречаночками будут проблемы.

— И замечательно, деньги целее будут.

Ну а далее разговор естественно повернулся к русским за границей, и длился он с перерывами все две недели моего отдыха, — других русских ни в отеле, ни на пляже, исключительно немецкоговорящем, за четырнадцать дней я так и не встретил.

Кое-что за Володей я, по своему занудству, записывал.

Сорок восемь лет. Квартира в Гатчине. Там живет мать, туда уезжает на зиму. Пятнадцать лет проработал поваром на плавбазе в Тихом океане, два года ходил матросом в загранку, потом работал в алма-атинском ресторане, потом вернулся домой, в Гатчину, заскучал и начал искать себе место под солнцем. Под солнцем — это буквально: «У меня еще в Охотском море мечта была: домик в Крыму, чтоб там все лето жить. Заработки тогда были у нас приличные, мог себе позволить. Но не успел. И не жалею. На Крите лучше. Правда, домик здесь хрен купишь. Цены заоблачные. Но заработок, особенно по нашим представлениям, вполне приемлемый. За неквалифицированную работу нелегалу платят три евро в час. Это вот Коля сейчас так зарабатывает. Ну а я повар. У меня, естественно, расценки повыше. Правда, если б вид на жительство был, получал бы как минимум в полтора раза больше. Ждем с Колей очередной амнистии для нелегалов.

— Думаете, объявят?

— А куда они денутся! Вы пройдитесь по здешним магазинам, в каждом третьем есть русскоговорящая продавщица. Нет, раз наши начали ездить сюда на отдых, без нас грекам уже не обойтись.

Про мои испанские впечатления Володя слушал внимательно. Хмыкал.

— Был я в Испании. Насмотрелся там на наших. Знаете, какая их главная проблема? Куриные мозги. Вы только представьте: человек решается бросить свою страну, язык, родных, друзей — и при этом ему лень посидеть в библиотеке, чтобы разобраться в законах той же Испании! Это как?!

Ему, видите ли, кто-то что-то рассказывал. И вот с этим он едет. Ему даже лень сотню английских слов выучить. Вот русских и обдирают на месте. Свои же и обдирают. Я видел таких, которые были твердо уверены, что за месяц заработают две-три тысячи баксов. Откуда они такие цифры берут?! Испания по европейским меркам — страна бедная. Больше двадцати евро в день на плантации не заработать. Я, например, как сделал, я пошел в агентство у нас в Питере, послушал, как они мне лапшу на уши вешают, высмотрел себе там мужика потолковее, дождался, когда он перекурить во дворик выйдет, и подошел к нему еще раз. И он мне за пять минут растолковал, как оно все на самом деле обстоит. Максимум, который можно привести домой после месяца работы в Испании, — шестьсот-семьсот баксов. Если повезет. Агентство может сделать туристическую визу на месяц, которая дает право на сезонные работы, агентство устраивает на чартерный рейс и дает координаты хозяйства, где может быть работа. А может и не быть. Все, остальное зависит только от тебя. И еще он мне сказал: как услышишь в Испании русскую речь, переходи на другую сторону улицы. Не вяжись ни с кем, кто будет обещать что-то более выгодное. Кинут. Девяносто процентов, что кинут. Считай, что ты не на заработки едешь, потому как при той ломовой работе, которая там тебя ждет, эти семьсот баксов ты и дома заработаешь. Считай, что на разведку едешь. Работу за границей лучше искать самому. И я поехал. Все оказалось так, как он сказал. Ну, почти так. Вставали затемно, работали до двенадцати или до часу, потом до пяти спали — жара. Потом снова на поле. Пять дней отдыхал. В выходные и праздники там вся работа останавливалась. Даже немного поездил, поглядел окрестности. Красивая страна, но я понял, что Испания — не мой вариант. Потом так же съездил в Турцию. Потом на Португалию нацелился, но в последний момент переиграл на Грецию и не ошибся — работа по специальности, отношения с хозяином нормальные, а через него и с местными полицейскими, так сказать, неформально. Здесь я зарабатываю на порядок больше, чем в той же Испании. Да и кто б меня в испанском отеле на кухню пустил бы!

Именно от Володи я услышал наконец то, что не давало мне покоя, когда я смотрел на наших нелегалов. А смотрел я на них с уважением, с сочувствием и, стыдясь себя, с жалостью. В лицах тамошних русских, почти всех (исключая, может быть, Володю, для которого Греция — отхожий промысел), было что-то пришибленное, напряженное, как отпечаток тяжкой болезни, которую они перебарывают на ногах. Над всеми нашими разговорами как бы висел непроизнесенный, но очевидный вопрос: а почему все так? Зачем мы тут? Что случилось? И Володя оказался единственным из моих собеседников, который попробовал сформулировать этот вопрос: «Вот на чем меня здесь клинит, так это — их порядок. Нет, не в смысле чистоты на улицах или там охраны спокойствия на улицах. Порядок вообще. Порядок жизни. Тот же Крит взять — и земля здесь хреновая, камень наполовину, и с водой пресной проблемы. Да и люди у них — не скажу, чтоб семи пядей во лбу. Обычные люди. Но у них — получается. Посмотрите на моего хозяина, ведь на роже написано, что раздолбай. А отельчик у него — картинка. Порядок как на линкоре. Персонал его — это ведь все местные девки, а по-нашему — деревенские, а как вышколены, как по-английски, по-немецки чешут… А теперь и мы, русские, на этот порядок горбатимся. И у нас тоже получается, но только здесь. Почему — не дома, а?»

Нет, я мог бы, если б захотел, продолжить тему с помощью полагающихся для этого «дискурса» слов, например «совок», «совковость», якобы подорвавшая национальные силы, а можно оглянуться и дальше — помянуть крепостничество, татаро-монгольское иго. Только зачем? Тот же «совок» — он что, с неба на нас свалился? Кроме «совка» есть еще одно универсальное слово — «ментальность». Лет пятнадцать назад, когда слово это только входило в моду, я спросил у Наума Коржавина, впервые после отъезда приехавшего в Москву: «Русские в Америке сильно пьют?» И Наум Моисеевич задумался. «Не знаю, — сказал он. — Выпивают, конечно, но пьяниц я не видел. Может, это только вокруг меня?.. Нет, есть! Есть один у нас в Бостоне, мне про него рассказывали. Но сам с ним никогда не сталкивался. Понимаешь, там — некогда. Там русские очень быстро привыкают считать время и деньги. А вот так, чтобы после работы где-то собираться компанией и идти в ресторан?.. Да нет, как-то не заведено». И что ж это за ментальность, спрашивается, такая, что меняется кардинально при пересечении границы? Ну ладно, это эмпирика. Впечатления одного человека для обобщений недостаточно. А если с высоты, так сказать, птичьего полета? Можно, например, прикинуть вклад этнических русских в науку, промышленность и культуру США в XX веке — ученых, авиаконструкторов, юристов, философов, музыкантов, актеров, писателей — и ахнуть: ничего себе! Совершенно американский менталитет демонстрировали.