На пыльных тропинках

Войнович Владимир Николаевич

Вокруг песни и ее авторов начался ажиотаж. "Правда" напечатала песню в двух номерах подряд. Сначала красным шрифтом в вечернем экстренном выпус-ке и затем будничным черным шрифтом в утреннем номере. После этого мне по-звонила та же дама из музыкальной редакции: - Владимир Николаевич, мы не-медленно выпускаем вашу пластинку.

– Что значит немедленно выпускаем?-

сказал я.-А вы спросили разрешения у автора?

– А вы можете не разрешить?-удивилась она.

– Нет, почему же. Я разрешаю, но у меня есть поправка.

– Какая поправка?- спросила она настороженно.
– Небольшая,- сказал я.-Там есть строчки насчет пыльных тропинок, так я бы хотел их как-нибудь пере-делать.

– Вы смеетесь!
– закричала она.- Вы знаете, кто цитировал эти строки?

– Я знаю, кто их цитировал. Но я тоже знаю, кто их написал. Так вот написав-шему кажется...

Конечно, я над ней издевался. Но поиздевавшись, разумеется, уступил.

Пластинка была выпущена, но покушения на текст на этом не кончились После встречи на Красной площади и в Кремле Николаеву и Поповичу было устроено чествование и на телевидении. Героев приветствовала голпа, состоявшая из так называемых передовиков производства, артистов, воен- иых, поэтов, композиторов и секретаря Чувашского (Николаев - чуваш) обкома КПСС. Космонавты совсем ошалели от свалившихся на них почестей. Но вели себя по-разному. Николаев как будто даже стеснялся, а Попович. В упоении славой выпячивал грудь, принимал импозантные позы и строил глаз-ки актрисе Алле Ларионовой. А когда Владимир Трошин спел теперь уже спе-циально для них песню пыльных тропинках, он решил показать, что и в этом де-ле тоже кое-что понимает.

– Вот у вас там поется "закурим перед стартом", - сказал он, - а мы, космонав-ты, не курим.

– Это мы исправим!
– закричал кто-то.

И исправили.

Хотя я доказывал исправителям, что писал вовсе не о Поповиче, который до пыльных тропинок не долетел, а о космонавтах отдаленного будущего, для кого полеты в космос станут делом обычным,

будничным. Покурил, растоптал окурок, полетел. Тут уж меня никто не послушал, потому что космонавты тогда заживо причислялись к лику святых. Их критиковать было нельзя, а они могли себе по-зволить многое, в том числе, естественно, могли и сколько угодно вмешиваться в литературу и давать указания .авторам, что, впрочем, позволялось делать всем. кому ни лень- партийным .функционерам, кагебешникам, сварщикам, банщи-кам, токарям, пекарям и дояркам: Песню исправили и вместо "Давайте-ка, ребя-та, закурим"..., пели "споемте перед стартом".

Как-то, будучи в Доме литераторов, я услышал, что в одном из залов перед пи-сателями выступаю Николаев и Попович.

Я пошел туда и у ведущего Евгения Рябчикова попросил разрешения сказать кое-что. Тот, думая, что я, очевидно, пришел сказать гостям что-то приятное, охотно предоставил мне слово. Я выступил и сказал, что когда-то учился в аэро-клубе и умею летать на самолете По-2 (знаменитом "кукурузнике").

Так что,- сказал я космонавтам,- я в вашем деле понимаю, примерно, столько же, сколько вы в моем. Но я же вас не учу, как надо летать на космиче-ских аппаратах, а вы меня учите, что и как я должен писать. Разумеется, космо-навтам мое замечание не понравилось, но песня продолжала звучать в исправ-ленном виде.

За полгода своих усилий в песенном жанре я был весьма продуктивен, но из всех сочиненных мной песен, самой знаменитой оказалась самая первая. Успех ее меня немного смущал, но это продолжалось недолго. Когда меня начали нака-зывать за плохое поведение, то мои книги, пьесы и киносценарии сразу запрети-ли. А песни разные, но эту дольше других продолжали исполнять. Правда, без упоминания имени автора текста. А потом и вовсе убрали слова, оставили только музыку. Лет через двадцать, когда я стал опять разрешенным писателем, на пес-ню эту тоже опала окончилась. Но уже наступили новые времена. И народ запел новые песни.