На распутье
Шрифт:
Что будет, если через пару недель одна из группировок резко раскачает лодку, не брался предсказывать никто. Серьезные разногласия внутри Президиума вполне могли привести к осознанию пятитысячной толпой своего немалого значения и права на реальный выбор. Это было непривычно и страшно. Всего-то достаточно потребовать реального и вдумчивого соблюдения устава с его практически безграничными возможностями к дискуссиям и тайным голосованием по каждой отдельной кандидатуре. Стоило остановить конвейер единогласного голосования по заранее выверенным в подковерных битвах спискам и вопросам, и кто знает, чем все закончилось бы [291] .
291
По
Эту опасность понимали все и не горели желанием выносить на такой уровень разногласия внутри Президиума. Да что там, даже Пленум ЦК не стоило слишком глубоко посвящать в суть происходящего. Вот только чуть ли не впервые с начала тридцатых годов добиться монолитного единства не удавалось.
Шелепину не нужно было заглядывать во много раз перечерканные листочки на столе. Он только подтянул поближе кофе, вооружился свежим бутербродом и вытянул ноги, еще глубже откинувшись в кресле.
Из двенадцати членов Президиума ЦК сложились следующие группировки.
Во-первых, сильный центр, выступающий за спокойствие и стабильность. Это Брежнев, Суслов, Кириленко. При внешней малочисленности и слабости их позиции были неколебимы. Работая действующим Первым секретарем ЦК КПСС, Леонид Ильич успел проявить себя как неплохой, но не слишком строгий хозяйственник. Это очень устаивало секретарей обкомов. Искать иного руководителя они не собирались, а известного своей твердостью и принципиальностью Александра Николаевича прямо опасались. Особенно заметно это стало на уровне секретарей республик после истории с Грузией. Кто на самом деле стоял за историей, закончившейся самоубийством Мжаванадзе, было известно всем.
Во-вторых, «свои». Косыгин, Мазуров. К этой группе тяготели Демичев и Полянский. Первый поневоле после истории с отстранением Шелеста стоял на стороне Шелепина, второй всегда находился в прекрасных отношениях с Косыгиным и менять ситуацию не собирался [292] .
В-третьих, на пенсию по состоянию здоровья собирался Шверник, ему было уже наплевать на всех. Подгорный потух, смертельно обиделся, да еще, по слухам, начал пить горькую. Последнее время он даже не приходил на заседания Президиума. Микояну также пророчили пенсию после его нерешительной, но заметной поддержки Хрущева, хотя он продолжал относительно успешно лавировать между основными игроками [293] .Крепкий политический долгожитель, рекомендованный в наркомы еще Каменевым в начале двадцатых, Анастас Иванович среди рядовых партийцев обладал колоссальным авторитетом. Но среди нового поколения партаппаратчиков ЦК он выглядел сущим динозавром и особо не пользовался их поддержкой.
292
В отличие от реальной истории в члены Президиума был введен П. Н. Демичев, из состава Президиума вывели П. Е. Шелеста.
293
Поговорка про Микояна «От Ильича до Ильича — без инфаркта и паралича» по сути очень верна.
В стороне от этой борьбы стоял Геннадий Иванович Воронов. Он неприязненно (мягко говоря) относился к Брежневу, считал его неумным и слабым организатором. Но при этом почти ненавидел «комсомольцев», говорил об их лидере как об опасном сталинисте, мечтающем о возвращении авторитарных времен. Последние политические маневры Александра Николаевича не смогли ни на йоту поколебать этой позиции.
Среди кандидатов в члены Президиума можно было твердо рассчитывать на содействие Устинова. Щербицкий обещал нейтралитет или даже поддержку при условии перспектив на членство в Президиуме, он почти в открытую заявлял о своей готовности присоединиться к любому победителю. При невысоком кандидатском статусе Щербицкий
От мыслей оторвал очередной звонок.
— Александр Николаевич, к вам товарищ Косыгин.
— Пусть проходит! — и через секунду: — Кофе еще сделай!
Шелепин встретил гостя на полпути к дверям, крепко пожал руку. Присели за приставной стол напротив друг друга. Едва коснувшись стула, Косыгин зло вытолкнул в лицо собеседника язвительные слова:
— Что, Саш, проигрываем?
— Да ну, переплюнь! — Шелепин и на самом деле сплюнул за спину.
— Вот тебе последняя новость… — Алексей Николаевич устало потер лоб. — Воронов только что решился поддерживать Брежнева.
— Черт! Он же намекал… — От неожиданности Шелепин аж привстал, уперся ладонями в стол. — Ты с ним сам разговаривал?
— Вот только что от него. — Премьер поджал губы, и это подчеркнуло устало обвисшие щеки. — Поставил вопрос ребром, зря, быть может…
— Прямо так и сказал?
— Еще попенял ехидно: дескать, пожалеешь, старый хрыч, что с Шелепиным связался.
Это была вполне серьезная угроза. Геннадий Воронов занимал одну из ключевых позиций как Председатель Совета Министров РСФСР. Формально Косыгин как премьер СССР был главнее, но влияние Воронова на директорский корпус нельзя было недооценивать [294] .
294
В партийной иерархии реальной истории Воронов шел пятым (после Брежнева, Косыгина, Подгорного, Суслова), Шелепин — седьмым.
Референт постучал, просочился беззвучной тенью, поставил на край стола поднос с кофе и чем-то съедобным. Алексей Николаевич приблизил чашку к лицу, подул, отпил крохотный глоток.
— Кипяток совсем, — опять подул, потом втянул аромат. — Все еще вьетнамская робуста? Отпусти Дениса на неделю, пусть научит моих охламонов правильно варить кофе.
— Не верит мне Гена, — не стал уходить от темы Шелепин. — Если бы не его антипатия к Ильичу, даже не разговаривал бы.
— Саша, с ним у Брежнева будут четыре голоса. Или даже шесть, если уговорят Микояна и вовремя найдут трезвого Подгорного. В такой ситуации я не поручусь за Демичева и Полянского. И так Андрей Кириленко Диме каждый день по всяким мелочам звонит [295] .
295
В Президиуме существовала традиция единогласных решений: меньшинство всегда соглашалось с мнением большинства.
— Не надо мне это объяснять! — повысил голос Шелепин. — С осени хожу вокруг, ни по-хорошему, ни по-плохому не выходит.
— Подумал насчет Петра? — Косыгин примиряюще отпил чуток остывшего напитка.
— Много раз… Вредный шаг, вот только иных вариантов не остается.
— Да… Тогда ты знаешь, что делать. — Премьер поставил кружку и поднялся. — Не буду отвлекать.
Время клонилось к восьми вечера. Но откладывать было нельзя, мало ли какие шаги предпримет за ночь определившийся с выбором Геннадий Иванович. Придется разговаривать прямо сейчас и, возможно, ехать в М-град. Опять взял в руку трубку:
— Денис, найди мне срочно Петра, ну, который из «Интела».
— Что ему сказать?
— Пусть едет на работу и там ночует. Чтобы был как штык! Возможно, мне придется приехать.
— Хорошо!
Взял трубку следующего телефонного аппарата из стоящего на столе небольшого стада, на сей раз главного, вертушки. Ох, как не хотелось набирать этот номер…
— Воронов у аппарата.
— Геннадий, здравствуй еще раз, — сказал без паузы, чтобы не нарваться на грубость. — Не будешь против, если я сейчас зайду на пару минут?