На распутье

Екимов Борис Петрович

– Откуда возьмет страна то мясо, молоко, шерсть, которое давал наш колхоз? Из-за границы?

Вопрос резонный. Потому что овец в Громославке практически не осталось. А было, напомню, 12 тысяч. Свиноферма, птицеферма, молочнотоварная ферма - все ушло, ничего нет.

На выезде из Громославки, возле дороги, - остатки одной из кошар, где размещались овцы. Капитальную кошару кирпичной кладки поделили бывшие колхозники на погонные метры и развезли по домам.

Вот один из новых хозяев долбит ломом, разбивая свой кусок стены, - три или пять метров кладки ему досталось. Разбивает, разбивает по кирпичику, кидает в кузов грузовика, говорит: "Дома сгодится. Не пропадать же добру". Шиферную

крышу тоже поделили. Но больше, говорят, побили.

Собеседник мой - шофер, механизатор, тоже бывший колхозник:

– Разошлись... Да не разошлись, разогнали нас. Приехало начальство из района, говорит: расходитесь, колхозной кассы больше не будет, живите сами. Вот мы и разошлись. Говорят, сбивайтесь кучками. Нас сбилось двенадцать человек, земли около девятисот гектаров. Но при дележе имущества техники нам, считай, не досталось. Нечем землю обрабатывать. Ходим, у людей просим: "Дай вспахать..." Ждем, пока они свое посеют, потом нам дадут. А сроки прошли, сорняк поднялся, все забил. За два года мы ничего не заработали и разбежались. Сейчас у меня паи лишь жены, сестры, матери. Семьдесят пять гектаров. Долгов шесть с половиной миллионов рублей. Брал кредиты на горючее и запчасти. Плачу проценты, а зерно, будет или не будет, - лишь летом девяносто шестого года. Сейчас у меня пары. О чем говорить, чего с колхозом сравнивать? Я - хозяин? Чего хозяин? Долгов или трех метров кирпичной стены, которую я колупаю? А ведь строили... И была тут животина. А начали дележ - передохла, разворовали, ничего не осталось.

Колхоз "Дружба" разваливался по сценарию, для тех лет обычному. Действие первое: из колхоза выходит какой-нибудь главный специалист, но не один, а с группой лучших механизаторов. В 1990 году ушел из "Дружбы" экономист В. М. Комлев, с ним семь механизаторов. Земля есть, техника есть. И нет колхозной обузы - "социалки" (школа, медпункт, детские ясли, водопровод и т. д.), которая забирает уйму денег, нет животноводства, которое убыточно, нет кучи управленцев, нет лодырей и пьяниц. И потому "выходцы" в первый же год если не "Жигули" да "Волги" покупают, то явно выделяются своими доходами. На хуторе ли, в селе - все это как на ладони. На следующий год, вдохновленная их примером, уходит из колхоза новая группа людей, притом не худших. Так было и в "Дружбе". В 1991 году второй волной ушли шоферы, механизаторы . И колхозу пришел конец.

– Лично мы стали жить лучше, - говорит молодая женщина, жена механизатора.
– И другие тоже. Люди машины купили. Но пенсионерам, конечно, хуже. И всему селу хуже стало. Были все вместе, а теперь каждый за себя. Друг у друга воруют.. .

Еще один собеседник, тоже механизатор с солидным стажем:

– Работать сейчас мне намного легче. Даже сравнить нельзя. Нас четверо, обрабатываем девятьсот гектаров земли, техники хватает, купили в свое время комбайн, "Беларусь". В долги не лезем и о завтрашнем дне думаем, наперед запасаем горючее, запчасти. Если бы с нами нормально рассчитывались за хлеб, то жаловаться грех.

В ночь перед моим приездом украли изгородь из металлической сетки - возле мастерских по ремонту техники. Не метр, не десять, а добрые сотни метров сняли и увезли. В мастерской разломали "пускатель" точила в эту же ночь.

– Хозяина не стало в селе, - говорит один.
– Делим, ломаем, разваливаем все подряд.

– Сколько труда, сколько лет!
– сетует другой.
– А теперь тащат, ломают. Да хоть бы на дело, а то - на пропой. Украл - пропил, украл - пропил...

Неподалеку от разломанной кошары - огромный комплекс молочнотоварной фермы с капитальными помещениями, с выгульными базами, родильным

отделением, кормоцехом. Бывший комплекс. Теперь здесь не коровий мык, а воробьиное чириканье да великий разор. Вынутые двери и рамы, разобранные и рухнувшие крыши, выломанные стены, пустые силосные траншеи. Пронесся здесь смерч разорения.

Откуда же возьмет страна мясо и молоко, повторю я тот же вопрос, если нет теперь в Громославке 12 тысяч овец, 3 тысяч крупного рогатого скота, тысячи свиней? И за год-два все это не восстановишь. Потому что разгром продолжается.

Колхоз был один - "Дружба". Потом поделились сначала на 11 "колхозов", а сейчас их - 110. Это - дело естественное. Сверху приказов нет. Хочу - работаю с Иваном, а хочу - с Петром. А поругаюсь - сам буду хозяйствовать, а может, разорюсь.

"Двадцать человек в селе будут жить хорошо, а остальные - горе мыкать", такой я услышал прогноз.

– Кто нахапал, тому хорошо! А нам с бабкой куда?!
– гневно вопрошал пенсионер.
– Я в колхозе жизнь отработал, колхоз мне помогал. А нынче кто мне поможет?

О чем еще поведать? О детском садике, в котором прогнили полы, не работает водопровод? О висячем мостике, по которому дети ходили в школу и который сломался, а теперь некому его починить?

Зачем собирать горькое... Зачем об этом писать, зачем тревожить чужую боль?..

Потому что боль эта - общая, как и забота.

Великая крестьянская Россия двинулась в новый поход. И если в 1929 и 1930 годах повели или погнали ее в коллективизацию не ведавшие сомнений "двадцатипятитысячники", то теперь и вести некому - спасайтесь сами.

Но почему новая жизнь должна начинаться с "красного петуха"? С закрытой пекарни, с разгромленного детского садика, с растащенной столярной мастерской, спаленного склада запчастей, с зияющих черными глазницами клуба, медпункта? Почему нужно по кирпичику растаскивать молочнотоварную ферму, кошару?

Неужели не больно? Ведь не помещичье - свое. Не заморский дядя подарил, а от скудного трудодня отделяли, сбивая копейку к копейке. Не в год и не в два, за десятилетия, но построили клуб, медпункт, детский сад; теплые кошары да фермы, где не течет и не дует; вместо прокопченной кузни - ремонтные мастерские со станками, кран-балкой; купили автобус, чтобы ребят в школу не в тракторной тележке возить; радовались новой пекарне, кондитерскому цеху, парикмахерской, где можно кудри завить, и собственной "швейной"; водопровод вели, газ... Своими руками и для себя, чтобы жить и работать "как люди".

А теперь своими руками разрушить, потому что пришла новая жизнь. Но пришла ли она?

"Не суди в три дни, а суди в три года", - говорят у нас старые люди. Пять лет назад были обнародованы первые правительственные указы и постановления о реорганизации сельского хозяйства, от колхозно-совхозного - к частному, к фермерскому, как назвали его, это название прижилось. Первые указы - и первые смельчаки, уходящие в новую жизнь. Братья Епифановы, братья Гришины, братья Двужиловы... Все они - воистину двужильные. Приходилось им очень несладко: лбом прошибали стену, которая мощней Берлинской и даже Великой Китайской. Старую привычную жизнь прошибали, спаянную воедино от хутора Мартыновского до кабинетов Москвы. "Какие-то они...
– говорил мне глава районной администрации.
– Больные, что ли... Чуть что, они аж трясутся и на губах - пена". А как не запениться... Осень 1991 года. Двужиловы вырастили хороший подсолнух, а убирать его нечем. Своего комбайна нет. В колхозах окрестных не дают, да еще и смеются: "Вы же - хозяева..." В райцентре и области лишь пожимают плечами. Весь урожай погиб. Тут не запенишься, тут с ума сойдешь.