На расстоянии кадра
Шрифт:
Перед машины был разбит: мы уткнулись носом в яму. Земля под машиной была мокрой. Даже я поняла, что на этой машине мы никуда отсюда не выберемся.
– У нас масло протекает. Даже если сдвинемся с места, проедем минуты две-три и опять встанем, уже навсегда. Ну это бы еще полбеды… – Дима невесело засмеялся и показал на водительскую сторону. – С моей стороны колесо отвалилось. Без него точно не уедем.
Все так же не выпуская моей ладони, он достал телефон и вызвал эвакуатор. Спрятав телефон, он провел рукой по волосам и пробормотал:
– Осталось их дождаться. Сказали через пару часов, не раньше.
Задумавшись на некоторое время, он вдруг
– Чем не спонтанный пикник? – усмехнулся Дима, подавая мне бутерброд. Я улыбнулась в ответ. Нервная дрожь от сегодняшних потрясений унялась. Ей на смену пришло какое-то если не полное безразличие, то по меньшей мере глубочайшее спокойствие. Я понимала, что надо позвонить Саше: он наверняка переживает, что я до сих пор не вернулась и не дала о себе знать. Но я просто не могла себя заставить вытащить телефон и нажать кнопку вызова.
Наевшись, я откинулась на заднее стекло машины: не самая удобная поза для отдыха, но меня вполне устроило, – и поддела своего товарища по несчастьям:
– Вика наверное обрадуется, что у нее теперь нет машины.
Дима провел ладонью по лицу и лег рядом. Потом, уставившись в синее небо, философски и как-то отрешенно заметил:
– Да. И наш полет по сравнению с ее радостью – лишь рябь на поверхности моей жизни.
Очень долго мы лежали рядом, глядя в небо и думая каждый о своем. Говорить не хотелось. Слишком много эмоций и энергии было потрачено за последние несколько часов. И это если не брать во внимание не менее эмоциональный вчерашний вечер.
– Что у тебя на втором месте в списке нелюбимых вещей? Я имею в виду после пункта “Люди, узнающие о твоем дефекте”. – неожиданно спросил Дима, все так же глядя на небо.
– Ну, этот пункт бесспорный лидер. Просто вне конкуренции. – я невесело усмехнулась. – Им становится неловко, из них просто сочится жалость, у некоторых даже чувство вины, что с ними все в порядке. И тебе становится неловко от того, что им неловко. Хочется, чтоб на тебя перестали обращать внимание, а выходит, что наоборот ты еще очень и очень долго жаришься в свете прожекторов всеобщего внимания.
– А жесты и интонации, которые сразу появляются у человека. Будто ты не только заикаешься, но и умственно отсталый вообще. Я думаю, что в такой ситуации стоит пожалеть именно окружающих. Нам с тобой что… – он усмехнулся, – мы с тобой уже привыкли к своим особенностям. А для них неожиданность, шок. Их никто не учил как себя вести в подобных условиях. В нашем обществе даже бытовые предметы не создают с учетом инвалидов, например, пандусы и прочие вещи. Что можно говорить о культуре общения. В этом случае мне симпатичнее люди, которые просто игнорируют, а не всячески подчеркивают твой недуг. Не те, которые отворачиваются, как от прокаженного. А те, которые общаются с тобой, как с обычным человеком.
– Согласна. Сейчас многие специализированные школы закрывают, вводят «инклюзию»: дети с ограниченными возможностями учатся в обычных школах. Это призвано научить людей спокойно и с пониманием относиться к таким детям. По идее, и дети-инвалиды должны быстрее социализироваться и не чувствовать себя «чужими». На деле же очень часто все выходит совсем наоборот. Ребенка нещадно высмеивают. А ведь дети бывают очень жестокими. Но это еще полбеды. Эта самая инклюзия переходит границы, когда аутичного, например, ребенка помещают
– По сути, твоя команда – это ущемление прав здоровых членов нашего общества. – разрядил обстановку Дима. Я ткнула его локтем под ребро. Он засмеялся. Шутка на грани фола, и он это понимал, но от его невысказанной поддержки стало уютнее.
– Итак, второе место… – напомнил он и вздернул одну бровь в ожидании моего ответа.
Я задумалась.
– Наверное, псевдо разговоры по душам в русле “И как ты с этим справляешься? Трудно тебе?” или “А как это случилось? Ты, наверное, сильно переживала?”. За этим всегда скрывается обычное любопытство. Желание интересную зверушку поближе рассмотреть, узнать, как работает новая игрушка. А потом потерять интерес.
Дима согласно кивнул.
– Есть такое. Правда, в моем случае не очень актуально. Не всем нравится ждать, когда я закончу предложение… – Мы засмеялись. Потом он продолжил свою мысль, – Не люблю, когда начинают предлагать свои способы борьбы с заиканием, выдвигать теории и отправлять к знахарям, которые уже излечили троюродного племянника семиюродной внучки… – он даже застонал.
Я улыбнулась.
– Знакомо. Моя глухота необратима, но и мне рекомендуют неврологов, массажистов, физиотерапевтов или нетрадиционных лекарей, чтоб с головой так не мучилась. Бывает даже дают визитки психологов, психотерапевтов и инструкторов йоги.
Дима хмыкнул, и мы снова замолчали.
Решив устроиться поудобнее, я чуть подтянулась на локтях вверх, стянула с себя ботинки и уперлась одной ногой в спойлер. Однако, что-то пошло не так, и я съехала в сторону Димы. Ожидаемо, место соприкосновения щелкнуло знакомым разрядом. Но вместо того, чтобы нервничать и дергаться, я наоборот подвинулась ближе и использовала его плечо как опору. По телу разлилось приятное тепло. Захотелось потянуться и замурлыкать. Я усмехнулась своим ощущениям. Дима откашлялся и, тем не менее, с хрипотцой в голосе спросил:
– Может, если мы будем спокойнее к этому относиться, мы однажды к этому привыкнем и перестанем срывать друг с друга одежду при каждом случайном касании? Должен же однажды выработаться иммунитет…
Я на миг прикрыла глаза, пытаясь побороть в себе острое желание взять его руку и переплести свои пальцы с его.
– Любое наше касание вызывает такой водоворот эмоций и ощущений, к которому сложно относиться спокойно. Особенно понимая, что все этого быть не должно: мы оба связаны обязательствами.