На развалинах третьего рейха, или маятник войны
Шрифт:
Как-то раз мне пришлось переводить разговор одного агента нашей разведки, которого встречал наш высокий чин, и немец после делового доклада рассказал со смехом, что в Гамбурге на известном «рыбном рынке» продавцы селедки смеются, когда узнают, что покупатель из советской зоны: «Берите побольше селедки и идите через Зальцведель. Там советский комендант прикажет съесть ее всю». А затем добавляют со смехом: «Жажда так велика, что можно выпить весь водопровод». Не знаю, повлиял ли этот рассказ на судьбу старшего лейтенанта Петрова, только он после этого разговора был
На демаркационную линию часто выезжали всевозможные комиссии для проверки и оказания помощи войскам. Одну из таких комиссий, помнится, возглавлял командир 79-го стрелкового корпуса генерал-полковник Яков Тимофеевич Черевиченко. Штаб корпуса дислоцировался тогда в Штендале. В этот корпус входила и наша дивизия. Черевиченко был старый служака. Он командовал в Гражданскую войну кавалерийским полком, а в период Отечественной войны корпусами, армиями и фронтами. Генералы, которые с ним служили, в своих мемуарах отмечали, что он был лично храбр, знал хорошо военное дело, но в начале войны имел слабость — преждевременно бросать в бой полученное пополнение и переданные в его распоряжение для подготовки к наступлению части и соединения. В боях за Берлин он командовал стрелковым корпусом…
Дело было на КПП Мариенборн, на автостраде. Я сидел в своей комнате и просматривал иностранные газеты и журналы, которые проезжавшие оставляли там, и их накопилось много. В этой прессе бывали интересные материалы, и такая работа входила в мои служебные обязанности. В западной прессе, как известно, публикуются и снимки не для пуритан, которыми старались казаться на людях наши идейные вдохновители. Вдруг в мою комнату зашел полковник. Я встал и приветствовал его. Он сразу же обратил внимание на красочные журналы с обнаженными женщинами, начал их перелистывать и спросил:
— А вы что, умеете их читать?
— Да, немного понимаю, — отвечаю.
— Как ваша фамилия?
— Литвин.
Полковник сгреб всю эту пачку со стола и, не спросив о должности, возмущенный, ушел. Я в душе смеялся над этим ретивым работником политотдела корпуса, ибо я его ранее видел на собраниях. Мне уже было известно, что с инспекцией приехали командир корпуса, командир дивизии и полка и другие офицеры, которые разместились в большой комнате, где обычно проводили занятия с солдатами офицеры роты. Через несколько минут ко мне в комнату вбежал сержант-дежурный по роте и передал приказ прибыть в Ленинскую комнату к командиру корпуса.
Я медленно шел, обдумывая свое положение и как мне следует вести себя при встрече с высоким начальством. И вот я вхожу в комнату. За столом сидит командир корпуса. На столе лежат отобранные у меня журналы и газеты, а среди офицеров заметил моего начальника разведки, готового расхохотаться. Я доложил четко и громко:
— Товарищ генерал! По вашему приказанию военный переводчик лейтенант Литвин прибыл!
Генерал встал из-за стола, подал мне руку и задал вопрос:
— Товарищ Литвин, доложите, пожалуйста, обстановку на демаркационной линии. Кто несет охрану с английской стороны?
Я подошел к карте, которая висела на стене,
— А куда вы деваете эти журналы и газеты после просмотра?
— Все интересное отправляю или лично привожу в разведотдел подполковнику Щекотихину, а ненужное сжигаю.
Я обвел глазами присутствующих и увидел, что они готовы все расхохотаться, да только привычка и выдержка им не позволяли этого, а политработник сидел весь красный, поняв, в какую конфузную ситуацию он попал.
Генерал пожал мне руку, пожелал успехов в работе, а я, забрав прессу, вышел. Когда закрылась за мной дверь, в этом зале раздался громкий хохот. Потом мне рассказывал подполковник Щекотихин, что генерал Черевиченко сказал полковнику:
— Что, может быть, вы будете читать эту прессу и искать в куче дерьма так нужные нам сведения?
Впоследствии офицеры часто по поводу и без повода потешались над этим служакой. Нужно отдать должное, что тот политработник, встретившись со мной через месяц, подошел, поздоровался и сказал:
— Да, поспешишь — людей насмешишь. Извините, что так получилось, но мне больше досталось, и поделом…
За годы существования СВАГ (9 июня 1945 г. — 10 октября 1949 г.) сотрудничество с немецкими друзьями распространялось на все сферы общественной жизни. Особое значение в той ситуации первых послевоенных лет имело идеологическое сотрудничество. Мы печатали для немцев много литературы, плакатов, листовок, выпускали газеты и книги. Кроме того, печатали переводы авторов различных стран, и в том числе советских литераторов.
Благодаря энергичным мероприятиям по восстановлению народного хозяйства в восточной зоне удалось избежать массовой безработицы. Решающую роль в этом вопросе сыграла репарационная политика Советского Союза: сохранение в виде Государственного акционерного общества большой доли того промышленного потенциала, на демонтаж которого наша страна имела все права. В 1945 году было демонтировано 676 предприятий, а передано немецким органам самоуправления 3800.
В это время шла активная борьба за сохранение мира в Европе, ибо нам были хорошо известно высказывания Даллеса в 1946 году: «Германия с ее возможностями представляет наряду с атомной бомбой огромную силу, и ее ни в коем случае не следует выпускать из своих рук».
А Уинстон Черчилль 19 сентября 1946 года под сводами Цюрихского университета призывал к созданию «Соединенных Штатов Европы». Он огласил свое видение Европы, программу ее экономического и государственно-политического восстановления на руинах Второй мировой войны. «Первым шагом в воссоздании европейской семьи, — с уверенностью заявил он в притихшем от напряжения зале, — должно быть партнерство между Францией и Германией». Для миллионов французов, переполненных в то время страшной ненавистью ко всему немецкому, черчиллевский шокирующий призыв был равносилен жуткой ошибке.