На реках вавилонских

В этой книге нет вымышленных персонажей, и все события – реальны. Несколько лет назад я начала исследовать историю собственной семьи. На генеалогическом древе, корни которого уходили глубоко в вековые пласты истории, обожженном, с обрубленными ветвями, уцелело всего два-три ростка. Войны, восстания, революции, эпидемии – ничто не прошло мимо семьи…

На заброшенном кладбище в Вологодской губернии я нашла могильный холмик и поставила крест вместо воткнутой в него палки с дощечкой «1937». Я узнала номер, под которым покоятся на Пискаревском мемориале мои родственники. В самом мрачном из домов я прочитала последнее слово деда, осужденного по 58-й статье. Украинский ученый положил передо мной список участников Зимнего похода, где красивым витиеватым почерком была выведена фамилия прадеда, Григория Трофимовича Магдебурга.

Письма, присланные бабушкой из ссылки, записки из тюремной больницы, дело «шляхтенского разбора», карты боев великой войны, дневник хирурга санитарного поезда и черно-белые снимки с трещинками, с которых смотрели на меня родные лица, похожие чем-то друг на друга, на меня и моих детей, – передо мной вставала жизнь рода: ручейки судеб сплетались, обрывались, сходились снова и вливались в могучую реку – историю страны. Так родилась эта книга.

Как оказалось, лучше всего сохранились архивы по военному ведомству и образовательному – а именно в этом направлении российской жизни и служили Отечеству мои предки.

Сейчас вы держите в руках сокращенное издание. В нем пропущены первые главы, в которых рассказано об истоках двух семей. О запорожских казаках, среди которых был и выходец из немецкого города Магдебурга, давший фамилию роду, который несколько столетий пополнял офицерами российскую армию – на полях сражений с Наполеоном, с османами… О Савичах – польской шляхте, инсургентах, поэтах – ставших основателями большой семьи петербургских интеллигентов.

Эта книга закончится на седьмой главе. В тех главах, что не вошли в настоящее издание, (8–9) читатель узнает, как говорится, что было дальше. Впрочем, многое можно легко предугадать: ссылки, лагеря, Финская война, Отечественная, блокада…

Полностью книга «На реках вавилонских» была опубликована в 2012 году.

В работе над книгой мне помогли многие специалисты, особенно мощным был вклад петербургского историка Ирины Борисовны Мулиной, благодаря ее работе с архивами мне удалось соединить оборванные, как нити, знания о героях книги.

Мне трудно определить ее жанр. Документально-художественный

Я посвящаю его своей маме.

Угнездившись чесучовыми костюмами на кожаных трамвайных сидениях, два интеллигента, разнящиеся самым пустяком: толстый в круглых очках, а тонкий – в пенсне на длинном крючковатом носе, печалились о судьбах родины.

– Я, милостивый государь, никак не могу в толк взять – немцы, цивилизованная, культурная нация…

Шпионы! Господа, у нас в трамвае шпионы, – завизжала дама с соседнего кресла и вцепилась в чесучовый воротник.

– Вожатый! Остановите вагон!

– Хватайте их!

– В участок!

Пассажиры повскакивали со своих мест. Растопырив, как при ловле курицы, руки, они двинулись к болтунам и навалились на них дружной толпой.

– Не мните пиджак, господа, – отмахиваясь тростью, верещал столп культуры.

Объятые национальным подъемом, пассажиры отконвоировали «шпионов» в ближайший участок для установления личности. Дамы всю дорогу патриотично тыкали «задержанных» зонтиками.

Михаил Людвигович с Евгенией Трофимовной, проехав в опустевшем вагоне еще остановку, сошли у Манежной.

Над Исаакиевской площадью подымался клуб дыма, искры сверкали в нем, будто над собором пускали фейерверк. С набережной, с Малой Морской, из-под арки Сената сбегался разношерстный люд. Рядом с Савичами придержал лошадь извозчик.

– Будем ехать, барин?

– А что там за шум?

Мужичок почесал кнутом спину и кивнул равнодушно:

– Свержение статуев.

– Поехали домой, Женечка, – поморщился Михаил Людвигович. – Мы это представление уже в Кишиневе видели.

Евгения Трофимовна, урожденная Магдебург, покрепче ухватила мужа за локоть.

Гигантские бронзовые статуи тевтонов, удерживающих коней, долго сопротивлялись ударам топоров и кольев. Скульптуры раскачивались и, наконец, рухнули на площадь, распавшись на копыта, хвосты, головы. Голого тевтона с отбитым носом поволокли к Мойке с криками «долой швабов!». Эскадрон конных жандармов гарцевал на тротуаре перед входом в германское посольство, не делая попытки остановить возбужденную толпу, которая прорвалась уже на первый этаж. Веером летели из окон бумаги, хрустальная посуда, стулья.

Из пылающей парадной залы вынесли портреты Николая II и Александры Федоровны и с пением гимна направились в сторону австрийского посольства.

Заглянув в Публичную библиотеку – эта дурная привычка еще отзовется в его судьбе – Михаил Людвигович взял полистать новый толковый словарь французского языка. После «pognon – звонкая монета, металлические деньги, обычно высокого достоинства» и перед «poids – тяжесть, большой отягчающий груз» повисло знакомое слово: «pogrom». Пометка – rus.