На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
— Теперь пора вам доказывать свою честность, — сказал я индейцу. — Помните об этом!
— Не беспокойтесь, сеньор, — ответил он. — Вы во мне не обманетесь.
— Хорошо, тогда и я вас отблагодарю так, что вы даже не поверите.
— Чем, если не секрет?
— Вы увидите убийцу своего брата.
— Как? Что? Вы говорите правду? Вы догадываетесь, кто это?
— Разумеется, догадываюсь.
— Сеньор, прошу вас, назовите его имя!
— Вы его сами уже называли.
— Нет, я не называл никаких
— Вспомните!
— Да, теперь понимаю: я говорил о старом гамбусино; вы видели, как он умирал. Но я не называл его имени, я вообще его не знаю.
— Да, но вы обмолвились еще об одном человеке, о том, кто знает Анды лучше любого другого.
— Херонимо Сабуко? Сендадор?.. Да быть того не может!
— Почему не может?
— Сеньор, вы ошибаетесь. Сендадор — убийца? Он, человек, который множество раз рисковал жизнью, чтобы привести к цели доверившихся ему путешественников!
— Ну и что, это вовсе не довод. Многие с виду люди честные, а в глубине души — шельмы. Вы его не знаете, не видели его, не говорили с ним и все равно защищаете его!
— Так я ведь доподлинно знаю, что о нем говорят, как ему доверяют. Почему же вы так плохо о нем думаете?
— Давайте пока оставим это.
— Нет. Меня прямо-таки обуревает любопытство. Поймите, я хочу узнать причину.
— Позже, позже! Так что видите, какая награда вас ждет, если будете вести себя порядочно.
— Но я умираю от нетерпения, сеньор! Скажите, а другие знают об этом?
— Нет. Только брат Иларио посвящен в эту тайну. С ним одним вы можете поговорить. Но остальным, особенно йербатеро, даже и не вздумайте намекать; пусть они по-прежнему считают сендадора человеком честным.
— Нет, и я не могу думать по-другому. Я уверен, вы ошибаетесь.
— Нет, не ошибаюсь и хочу вас спросить лишь об одном: вы рассказывали мне о старом гамбусино. Как вы думаете, он — лжец?
— Он? Скорее все люди на свете лжецы, только не он. Он вообще говорил мало, но одну правду, ничего, кроме правды.
— Что ж, перед смертью он сам заявил, что сендадор — убийца.
— Сеньор! Быть такого не может!
— И все же это правда. Сендадор убил патера, человека духовного звания. Вдумайтесь в это!
— Грех какой, его и простить нельзя! Но откуда же гамбусино узнал об этом?
— Он все видел.
— И не помешал убийству?
— Не мог; он был высоко в горах и не мог подойти. В ужасе он взывал к убийце, но все было напрасно.
— Почему же сендадор не устранил очевидца?
— Он его обезвредил. Они с гамбусино были друзьями; поэтому сендадор не стал убивать друга, а заставил поклясться, что тот никогда ни о чем не расскажет.
— Ужасно, ужасно! Выходит, гамбусино нарушил клятву, признался вам?
— Нет, сам он мне всего не сообщил; но я кое-что слышал об этом событии и восполнил пробелы в
— Убийца, стало быть, верно, убийца! Сеньор, я в ужасе. А если гамбусино что-то напутал?
— Нет, все совпадает. Оба убийства произошли почти в одно и то же время. В бутылке, о которой вы говорите, хранились кипу, те, что сендадор отобрал у святого отца.
— Вы это точно знаете?
— Да. Убил он падре не только из-за кипу, были и другие причины. Но о них позже. Признаюсь, я открыл вам тайну, которую не доверил даже йербатеро, хотя он первый, с кем я подружился здесь. Так что надеюсь, что вы меня не подведете!
— Ни слова ни о чем не скажу.
— Хотите, обсудите это с братом Иларио, но только тихо, чтобы никто не услышал. Самому сендадору тоже виду не подавайте.
— Но я хочу ему отомстить!
— Отомстите, но позже. Если приметесь его упрекать, он будет отнекиваться, изворачиваться. Его нужно ошеломить, захватить врасплох. Мы приедем с ним в то место, где спрятана бутылка; пусть он не догадывается, что мы о ней знаем.
— Вот как! Вы думаете, от ужаса он признается?
— Да, именно от ужаса. Факты, веские факты повергнут его в смятение; он не сумеет устоять против них. Вот теперь я рассказал вам все, о чем хотел умолчать. Дал слабину. Надеюсь, вы понимаете, как хорошо я к вам отношусь.
— Понимаю, сеньор, и отблагодарю вас. Я бы с вами еще побеседовал, но мы уже прибыли к цели; мне с полковником придется с вами расстаться.
— С нами, только не со мной. Я решил составить вам компанию. Я не хочу отпускать полковника одного.
— Но я же вместе с ним!
— Втроем лучше, чем вдвоем; здесь, возле границы, надо быть осторожнее.
Полковник обрадовался, услышав, что я хочу его проводить, — индейцу он не доверял.
Мы очутились на ровной лужайке. Трава здесь была сочного, почти темно-зеленого цвета, но вся растительность была уже не степной, а болотной. Я решил отойти чуть в сторону от тропы, исследовать местность, но только я спешился, как Гомарра быстро крикнул мне:
— Осторожнее, сеньор! Еще шаг, и вы попадете в болото.
— Оно слева?
— Справа тоже.
Верно. Я убедился, что по обе стороны от меня простиралась глубокая, зыбкая трясина; человек бы запросто там утонул. Наш прежний проводник, индеец Гомес, решил показать, как опасно это болото. Он разделся, обвязался лассо и наступил на коварную поверхность. Он погрузился в трясину до колен, сделал еще два шага, провалился до пояса; болото так цепко держало его, что пришлось приложить недюжинную силу, чтобы достать его. Потом он проделал свой трюк еще раз — по другую сторону от тропы. Он перепачкался с ног до головы, но не обращал на это внимание. Неподалеку текла река, там можно было отмыться.