На росстанях
Шрифт:
Лобанович вышел в кухню.
— На тебе, бабка, полтинник, принеси горелки.
— Вы его угощать хотите? — шепотом спросила бабка.
— А что?
— Не стоит, паничок! Это же он приехал гарнцы собирать.
— Какие гарнцы?
— Ссыпку с нашего общества на школу.
— Кому ссыпку?
— Себе, паничок! — говоря это, бабка даже задыхалась от возмущения.
Лобанович с удивлением слушал ее. Все это дело было для него непонятным, хотя в значительной степени проливало свет на приезд Соханюка.
— Ну,
Бабка сердито накинула на себя свитку, громко стукнула дверью и направилась к Лявону Секачу.
Лобанович возвратился к гостю. Еще ничего не понимая, он взглянул на Соханюка.
— Знаете, что говорит моя бабка: будто вы приехали собирать какую-то ссыпку. Что вы на это скажете?
Соханюк опустил глаза, как бы почувствовав некоторую неловкость, а затем вскинул их на Лобановича.
— Да, мне принадлежит ссыпка от вашей деревни, — проговорил он спокойно.
— Вы не шутите? — удивился Лобанович.
— Нет, говорю совершенно серьезно.
— Ха-ха-ха! — Лобанович так и покатился со смеху.
Соханюк смотрел на него, также усмехаясь.
— Что вы находите здесь смешного? — спросил он.
— Ну как же не смеяться! Вы приехали ко мне отнимать мой хлеб. Я буду учить, а вы будете гарнцы брать.
— Обождите! — загорячился Соханюк. — На волостном сходе было принято постановление, чтобы на хатовичскую школу давали ссыпку. От вашей деревни мне причитается двенадцать пудов тридцать фунтов ржи. Ну? Я и имею полное право взять свое.
— Простите, а когда было принято такое постановление? Наверно, тогда, когда Тельшино не имело своей школы? А раз эта школа теперь есть, то было бы по меньшей мере смешно отнимать ссыпку от своей школы и отдавать ее в чужую. И вообще это дело такое простое и очевидное, что и ребенок поймет всю нелепость вашего домогательства.
Соханюк нисколько не обиделся.
— Я основываюсь на циркуляре дирекции народных училищ, в котором сказано, что раз имеется постановление волостного схода давать ссыпку, то ваша деревня не имеет права ее отнять. Вот почему я и приехал забрать эту ссыпку.
— Но вы ее не получите.
— Получу!
— Нет, не получите!
Несколько минут хозяин и гость молча смотрели друг на друга. В желтоватых глазах Соханюка блуждала невинная улыбка.
— Знаете что, — проговорил Лобанович. — Мне не жалко этой ссыпки, бог с нею. Но если уж на то пошло, могу вас не только заверить, но и перезаверить, что вы отсюда не возьмете ни одного зернышка.
— Ну, увидим! — сказал Соханюк.
— Ничего вы не увидите!
В самый разгар спора скрипнула кухонная дверь. Сторожиха просунула голову в комнату учителя.
— Вот ваши деньги. Нигде не достала! Была и у Лявона и у Губаревых — нету.
— Ну, тогда давайте пообедаем.
Соханюк отказался обедать. Он приехал
Соханюк простился с Лобановичем, приглашая его к себе в гости.
— Благодарю, но, коллега, имейте в виду, что ссыпки вы не получите.
— Буду судиться, — не отступал Соханюк. — Вот приеду и земскому жалобу подам на вашего старосту.
Под вечер того же самого дня староста собрал гарнцы и привез их Лобановичу.
— Как это мы, паничок, отдадим ему ссыпку, если у нас есть свой учитель?! С ума он сошел, что ли?
У старосты был важный, начальнический вид. Сознание выполненного долга перед школой и учителем наполняло его гордостью.
— Хоть бы он постыдился! — возмущалась сторожиха. — Как это можно забрать ссыпку из чужой школы?
Бабка была заинтересована в этой ссыпке: ведь и ей Полагалась некоторая часть гарнцев.
XX
Панна Ядвися была в необычайно веселом настроении. Она и маленькая Габрынька пойдут завтра на разъезд, сядут в поезд и поедут в гости. На Гораденщине у них были родственники, и отец разрешил поехать к ним недели на две погостить. Габрынька вертелась возле мачехи, шутила, смеялась таким веселым детским смехом, что даже пани подловчая, обычно грустная и озабоченная, глядя на нее, не могла сдержать улыбки.
— Отстань, отстань! Ты уже не ребенок.
Жене подловчего, казалось, было немного неловко, что Габрынька так дурачится при чужом человеке. Этим чужим человеком был Лобанович.
Но Габрынька не обращала на это внимания. Она придумала коротенький стишок и время от времени декламировала его своей мачехе:
Мама — цветик алый, Только вид усталый.— Вот баловница! — укоризненно качала головой пани подловчая.
— Я буду писательницей. Хочу написать повесть, как на Полесье жили две красуни панны и что из этого вышло, — смеялась Габрынька.
— Что же из этого вышло? — полюбопытствовал Лобанович.
— Вышло то, чего никто не ожидал! Эти две красавицы полюбили одного молодого панича и бросились ему на шею. А он, бедняга, с горя пошел и утопился в Телешевом дубе.
— Габрынька, постыдись! — умоляюще проговорила пани подловчая.
А Габрынька вся ходуном ходила от смеха. Смеялась также и Ядвися, немного смущенная такой непосредственностью, простотой и смелостью шуток своей сестры.
— У вас, как видно, есть способности писательницы, — смеялся и Лобанович. — Но почему же он, ваш панич, топиться пошел?