На росстанях
Шрифт:
— Заходите, будьте любезны.
Учительница входит в темноватую комнату и останавливается.
— Проходите дальше — там светлее и теплее.
— Но прежде нужно познакомиться. Ольга Андросова… Не испугала я вас? — спрашивает учительница и смеется.
— Если пугаться учительницы, то лучше пойти и утопиться в Пине.
— Вы простите меня. Еду в свою школу, в Купятичи, и по дороге к вам заехала.
— И очень хорошо сделали. Разденьтесь и немного посидите. У меня как раз и самовар сейчас будет готов.
Ольга Андросова еще совсем молодая девушка. Год, как окончила
— Вы еще не были в своей школе?
— Нет, не была. И не знаю, какая она там. А вы уже давно здесь?
— Скоро два месяца будет.
— И работу начали в школе?
— Начал. Второй месяц как занятия идут.
— Охти мне! Как же я отстала от вас!
— Почему же так поздно вас назначили?
— Назначили меня с первого октября. Ну, пока пришло назначение, — а живу я на Смоленщине, — да пока приехала сюда, да в Пинске немного у знакомых побыла, вот и опоздала.
— Ну что ж, лучше поздно, чем никогда.
Андросова — бойкая, общительная девушка. Не прошло и пяти минут, как они разговорились, словно давно уже были знакомы. А когда Ганна принесла самовар, учительница взяла у нее полотенце, стала вытирать стаканы, попросив на это разрешение, и сама налила чаю хозяину и себе. Она пила чай и рассказывала о том, как добиралась сюда. Заговорившись, курила и, видимо, чувствовала себя здесь очень хорошо.
Но в самый разгар чаепития и разговора в окно постучал возчик. О нем здесь и забыли. Возчик этот — крестьянин из Купятич. Ему надоело стоять возле школы, и он забарабанил в окно.
— Скоро поедем?
Ольга Викторовна посмотрела на Лобановича.
— Я и забыла, что мне ехать нужно. Что ж, буду собираться.
— Ольга Викторовна! Отправляйте вы свою подводу домой, а сами ночуйте здесь. Уже ночь, а пока доедете, еще пройдет час. А в школе вашей, наверно, холодно и, возможно, никого нет. Говорю вам, отбросьте всякие церемонии и оставайтесь ночевать. Завтра пойдете в волость, — а в волости вам все равно надо побывать, — возьмете подводу и поедете.
Учительница смотрит на Лобановича.
— А знаете, — говорит она, — вы подаете мне гениальную мысль.
Лобанович выходит во двор.
— Поезжайте домой, — говорит он подводчику. — Учительница здесь останется.
— Здесь так здесь. Но зачем я битый час стоял?
Возчик поворачивает коня, бубнит что-то себе под нос и отъезжает.
Лобанович возвращается в квартиру, а Ольга Викторовна по какой-то аналогии вспоминает один случай из своей жизни и рассказывает о нем.
— Однажды в Смоленске останавливает меня оборванный человек интеллигентного вида: "Дайте мне, барышня, на выпивку". — "Сколько же вам дать?" — спрашиваю. Оборванный человек глубокомысленно приставляет палец ко лбу. "Представьте себе, барышня, впервые в жизни наталкиваюсь на такой вопрос! Ну, дайте, чтобы можно было червяка залить". — "Понятие "залить червяка" — вещь неопределенная и растяжимая: одному и "крючка" достаточно, а для другого "крючок" — капля в море", — замечаю ему. "Совершенно справедливо. Я именно из категории тех, для
Ольга Викторовна как бы спохватывается и говорит:
— Может быть, коллега, я вам мешать здесь буду? Бестолковая я!
— Нисколечко! — успокаивает ее Лобанович. — Квартира моя просторная, и даже кушетка мягкая есть.
— Да вы буржуй! — смеется Ольга Викторовна.
— Я только пользуюсь, можно сказать, от вашего брата.
— Как так?
— Тут была когда-то учительница, которой симпатизировал инспектор. Это он для нее приобрел такую буржуйскую роскошь. Так что вы на нее имеете большее право, чем я.
— Ну ладно! — соглашается Ольга Викторовна. — Будем считать этот вопрос исчерпанным. А теперь хотела бы я просить, коллега, чтобы вы ввели меня в курс школьного дела, ведь я в нем ни черта не понимаю. Не знаю даже, как и приступить к нему.
— Ну что ж, расскажу вам, как и что. Только с вас за это магарыч, ведь даром, говорят, и коза не прыгает, — шутит Лобанович.
— За этим дело не станет. Приезжайте ко мне, угощу, — смеется учительница.
— Ну, если так, слушайте. Прежде всего вам нужно собрать учеников. Обычно это делается так: вы назначаете день сбора, а староста — можно и через попа — оповещает родителей, чтобы посылали в школу детей. Соберутся дети, вы их запишете в особый журнал… Вот это все я покажу вам…
Лобанович приносит журналы и раскладывает их перед учительницей, показывает, в каком журнале и что надо записать.
— Как видите, журнал сам подсказывает, как и что записывать. Но это пустяки. Самое паршивое в нашей учительской практике то, что одному человеку приходится вести работу с четырьмя группами, а у вас еще и школа многолюдная — около ста детей наберется.
— Что вы говорите! Около ста человек? И четыре группы! Да ведь это же свинство! Что же я буду делать?.. Охти, головонька моя!
Страх и недоумение отражаются на лице Ольги Викторовны. Лобанович смотрит на нее, а затем хохочет.
— Так это же обычное явление в наших школах, — замечает он.
— Но я не могу себе представить, как можно вести работу в таких условиях. И все четыре группы в одной комнате?
— А как же иначе? Страшного здесь ничего нет. Нужно только заранее распределить свою работу таким образом, чтобы у вас всегда была группа, где вы будете вести основную работу, а другие группы тем временем пусть занимаются сами под вашим контролем. Группы вы меняете, чередуете, но ни одну не упускаете из виду, иначе в классе будет шум, беспорядок.
— Невеселые вещи рассказываете вы мне, Андрей Петрович. Если бы знала, не приехала бы к вам… Миленький Андрей Петрович, научите же меня распределить работу так, чтобы удобно было вести ее!
— Вы так хорошо попросили меня, что я должен научить.
Лобанович приносит свое расписание работы в школе. Садятся рядом. Учитель показывает ей расписание и объясняет. Ольга Викторовна присматривается, начинает разбираться и совсем веселеет.
— Ну, я спишу ваше расписание, сдеру его до буквы. Дайте мне, пожалуйста, лист бумаги… Ах, как славно, что я к вам заехала и как умно вы поступили, что не пустили меня!