На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
Путин в своем рассуждении по ТВ говорил о внезапности решения Ельцина. Такой наивный мальчик! Работавший ранее в разведке и, наверняка, сохранивший все связи. Так внезапно, что указ о безопасности Ельцина уже был подготовлен и тут же в одночасье подписан. Некрасива и сама тайная идея подготовки этого указа. Станет ли он законом!
Начинаю трубить над главой о Троцком. К С.П. приехала мать, Клавдия Макаровна, он будет эти дни с ней и, значит, даже не зайдет хоть изредка погулять с собакой. У Долли началась течка.
4 января, вторник. По московскому каналу показывали московскую власть: в ряд сидели ладком и отчитывались Лужков, Ресин, Никольский, Толкачев. Давно не видел такого скопления сановных миллионеров.
Телевидение передало о пожаре в Обществе книголюбов. Какие-то аварии с электропроводкой.
6 января, четверг. Утром ездил в больницу к Александру Григорьевичу Чучалину, моему знаменитому врачу. Ему — 60 лет. Он был одет в какой-то элегантный пиджак, в галстуке и без халата. Скольким людям спас он жизнь или хотя бы, как мне, позволил жить нормальной и полной жизнью. В малом конференц-зале уже был накрыт стол человек на двадцать. Меня угощали жареным поросенком, но я постарался поскорее смыться, хотя и выпил глоточек вина. По дороге к лифту меня перехватил Илья Дорофеевич, заставил скинуть рубашку и послушал: ни одного хрипа, но дозу лекарств, пока холодно, приказал не сокращать.
Днем был на работе, созвонился с Натальей Леонидовной Дементьевой, договорились с нею встретиться в понедельник. Тема — комната Платонова.
Был на Пушечной, у книголюбов. Загорелся где-то кабель под книголюбами в ювелирном магазине. Воспользовавшись этим, пожарные все, что можно разломали и побили, какие можно, большие стекла. Рассказывали, что под маркой пожара шел еще настоящий грабеж. В своих тяжелых робах, вернее, под ними пожарные выносили телефоны, принтеры, даже компьютеры. Как изменилось время! В 1992 году, когда у меня в квартире случился пожар и пожарные расхаживали по квартире, не пропала ни единая мелочь. Я хорошо помню, как на столе В.С. в это время лежали кольца и другие цацки с камнями.
7 января, пятница. Еще во время последнего семинара, который прошел в конце декабря, Паша Быков пригласил меня в церковь. Паша не только пытается писать прозу, но еще ради приработка поет в церкви. Он сразу пообещал мне, что если я приду, то меня проведут поближе к алтарю и я услышу рождественскую службу. Мы договорились, что накануне рождества Паша мне позвонит. Мне казалось, что только моя обязательность согнала меня с места. Накануне я не выспался, и идти страшно не хотелось. Существовала проблема и возвращения домой с Большой Ордынки. Паша поет в церкви «Всех скорбящих радости». Забегая вперед, скажу, что у свечного ящика, при входе в храм, с Пашей мы не встретились, но я был рад, что сделал усилие и пошел в церковь. Дело не в том, что я сразу стал верующим, правда, неверующим я не был никогда, и еще в самом начале перестройки в одном из своих интервью требовал свободы совести для коммунистов. Но атмосфера баженовского храма на меня подействовала самым необыкновенным образом. Мне трудно это описать, колеблясь между чувственным и рациональным объяснением. Во-первых, много мыслей вдруг возникло под пение в храме. Это было что-то похожее на собственное течение, когда слушаешь хорошую музыку. Воспринимаешь три-четыре места из программы, но масса своего входит в сознание. Во-вторых, здесь каким-то образом накалена энергетика и по-другому слышатся чужие тексты, то есть свежо и ново воспринимается сам Божий текст.
Первое, что поражает — это обилие русских замечательных, как правило, молодых лиц. Но и лица пожилых людей освещены каким-то родным и исконным светом. У меня, кроме сакрального, есть еще и рационалистическое объяснение. Живой, теплый свет свечей заставляет по-новому играть краски на лицах. Необычность момента также пробивается в выражении. Подумалось в эти минуты о православии, как религии русских. Как значительно и важно само по себе то, что в определенный час вся страна в огромных и стройных городских храмах и в маленьких сельских церквушках
Среди верующих было много ребят, бритоголовых, бандитского вида, которые пучками ставили свечи не разбираясь куда. Что они замаливали? Конечно, для них посещение церквей — это не постоянное занятие. Очень отчетливо я их вижу, этих ребят, высаживающих какого-нибудь богатого джентльмена силой из его «мерседеса», роскошествующих в казино или отдыхающих со всей неистовой молодой страстью где-нибудь в публичном доме. Но вот они, внимательные и вежливые, как дети. Здесь возникает у них первая робкая попытка вглядеться в себя. Как нужно сегодняшнему человеку, если не побыть наедине с Богом, то хотя бы побыть с собой.
Все мне на этот раз в церкви кажется чудесным. По-другому вдруг смотрится обряд покупки свечей. Каждый покупает свечу не в соответствии со своим богатством и положением, а со своими возможностями. Все участвуют в общей духовной жизни исходя из того, чем располагают. Это как дифференцированный налог. Конечно, поразило меня, как нечто Богом внушенное торжественное скандирование нескольких молитв. Одну я точно знаю: «Отче наш, Иже еси на небеси…». Здесь каждый голос опирался на соседствующий и на общее предчувствие.
Я достоял службу до без двадцати час, когда закрывается метро, но в метро я узнал, что работают они сегодня до двух ночи и вернулся в храм. Отчего-то остро вспомнилось, как я лет в четырнадцать или пятнадцать всю ночь простоял в Елоховском соборе. Такое было светлое и дивное настроение, когда я возвращался домой.
Транслировали большой концерт в поддержку Громова, избираемого губернатором Подмосковья. Лужков произнес речь, в которой порицал кремлевское руководство за организацию поддержки «своих» на гостелевидении. Была произнесена некрасивая инвектива об участии Селезнева в приватизации «Правды». О коммунистах Лужков говорил так, будто ни сам не состоял в КПСС, ни сам в Москве ничего не приватизировал. А разве поддержка кума Громова такими дорогостоящими концертами это не господдержка? Господдержка правительства Москвы.
8 января, суббота. Еще вчера вечером начал читать дневники покойного Игоря Дедкова в 11 номере «Нового мира». Все очень точно искренне и тем не менее есть напряжение в создании художественного текста. Я сделал выписки для «Книги цитат». Цитаты я отдам сделать Екатерине Яковлевне. Себе в дневник выписываю лишь суждение о Володе Крупине. «Крупин показался мне человеком не очень глубоким и скорым на обобщения, как правило, сомнительного свойства». Я думаю, Володя что-либо в разговоре сказал с намеком на евреев. У Игоря к этой теме очень свое отношение. Я бы так хотел искренне думать и смотреть на этот вопрос, как и он, но я живу в другой действительности. Недавно у меня возникло такое соображение: в процентном отношении состав новой Госдумы наверняка выше, чем те же самые отношения — русские и евреи — в действующих войсках в Чечне. Что-то я не видел на телеэкране ни одного еврейского юноши. По отсрочкам и по негодности к воинской службе они кладут на лопатки русских.
В том же номере «Н.М.» посмотрел роман «Читающая вода» Ирины Полянской. Много любопытного по истории кино, но все без нервов, гладкое, умное, холодное письмо. С интересом посмотрел и библиографию, которую новомирцы делают очень интересно, с выделением некоторых смысловых моментов и крошечными цитатами. Судя по спискам, литературная жизнь бурлит, но опыт чтения убеждает меня в обратном. Это литература возросшей грамотности и Интернета. Опять не могу удержаться, чтобы не выписать:
Михаил Новиков. Рыбки изящной словесности. — «Коммерсантъ», 1999, № 115, 3 июля.