На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
В самолете сидел рядом с молодым человеком лет 28–29. Очень быстро выяснилось, что он русский, сразу же после окончания института уехал в Испанию, долго там жил, начинал с мытья посуды и работал в качестве ночного санитара при умирающем старике. Сейчас у него есть женщина испанка-юрист, они живут вместе уже около года. Она старше него. Он уже менеджер крупной фирмы, торгующей в России мебелью и керамической плиткой. Почему в Испанию? Зовут, кстати, этого молодого человека Сергеем Николаевичем, как и меня. Сестра у него закончила в Краснодаре романо-германское отделение в педвузе, испанский язык. Она уехала первой, семьи у нее пока нет и, наверное, не будет. Сестра и брат живут в Валенсии. Сейчас она преподает русский в школе и занимается техническими переводами и переводом деловых бумаг. Ради этого-то? Тут же я подумал, а не готовим ли мы наших девочек для заграницы? Не даем ли мы им, по сравнению с их сверстницами, лишний шанс? Я поиграл с ним в «угадайку»: определил, что воспитывался он одной матерью, что у него не было в детстве друзей, что маленьким его обижали товарищи. Я даже сразу определил:
У Сергея Николаевича на границе в Шереметьево все же возникли некоторые трудности. Последнее, что я слышал — он шел за мною — «Я очень давно не был дома…» Голос был заискивающий.
Звонили, не успел я приехать, противоборствующие силы: Лыгарев и Баженов. Надо иметь в виду, что еще пока ехали с аэродрома, подкормил меня дезой Федя. Баженов катит на Лыгарева и хочет свою собственную, преданную только ему, охрану. Я ему прямо сказал, что поборов с ребят-охранников не допущу. Ах, как хочется. С другой стороны, как я узнал, у него в гараже вовсю во время пьянок говорят, что вернется, дескать, Оля, и они возьмут на себя гостиницу и магазин, и начнется у них тогда жизнь. А, дескать, Лыгорева и Св. Михайловна — должны уйти. Все у этих друзей уже распланировано. И боюсь, живя только этим, они планируют лучше меня.
В общем, перед сном сотруднички меня подзарядили. Спал плохо, два раза принимал снотворное.
«Труд» напечатал весь материал, но, как всегда, демократическая правка.
Завтра В.С. уезжает в Матвеевское, укладывал ей чемодан, собирал вещи.
6 ноября, понедельник, 7 ноября, вторник. В Обнинске. Долго гулял по лесу с собакой. Долго правил дневники. Тишина. Моя соседка Валя видимо, как и в прошлом году, сдала квартиру и теперь живет на даче. Еще две недели назад она жаловалась на холод. У нее в доме нет печки, перегородок, одна большая комната. Чудная, замечательная жизнь без телевидения. Тем не менее видел несколько демонстраций по поводу праздника Октября.
Потрясла фраза по ТВ «Главное событие недели это выборы президента в Америке…»
8 ноября, среда. Это особая беда бюджетных учреждений, инертность любых сотрудников. Перед отъездом я отдал приказ об увеличении зарплаты всего коллектива. Тем не менее, наша расчетчица Лена это приказ наполовину игнорировала, но ведь я недаром в приказе о повышении зарплаты ввел графу: «за интенсификацию труда». Я окончательно бросил советские штучки, связанные с выговорами. Они не действуют. Они хороши, чтобы копились в личном деле, и чтобы на их основании можно было с человеком расторгнуть контракт. Действенны только деньги. Нашу Леночку я лишил за месяц этой «интенсификации». Вместе с ней на 1000 рублей пострадала и И.Н.Зиновьева — и.о. главбуха. В этот же день мне пришлось и вторично воспользоваться своим правом. Служебное расследование по покупке по завышенным расценкам простыней закончилось: «интенсификация», около 1000 рублей с С.А., нашего главного инженера, которая отчего-то внедрилась в это снабжение — я вспомнил еще и покупку по завышенной расценке облицовочной плитки летом, — и столько же сняли эти шалости нашему снабженцу Саше Тримасову, который от снабжения устранился.
9 ноября, четверг. Когда я еще только приехал, у меня на столе оказалось письмо С.В.Михалкова. Состоялось заседание комиссии, выбранной Исполкомом, которая должна созвать съезд. Уже определена и дата — 23 ноября. К 15 ноября необходимо представить учредительные документы. Но 9-го состоялась и сама комиссия, в которой я состою членом. Видимо, мое участие долго обсуждалось. В длинном столбике имен, мое стоит последним.
Перед самой комиссией Тимур мне внезапно позвонил на работу. Большое искушение было через помощника Сережу Гончаренко ответить, дескать, у ректора Литинститута нет возможности переговорить с председателем Международного Сообщества Писательских Союзов. По своей восточной глупой привычке Тимур опять звонил через секретаря, что меня уже накрутило, когда я брал трубку. Я узнал голос той самой секретарши, которая десять дней назад гордо сказала мне что «Тимур Исхакович не хочет говорить с ректором Литинститута». Мы-то люди не гордые, мы связи из-за испорченных собственных нервов не рвем. Тем не менее, в разговоре я аккуратно напомнил об инциденте. «Ну, понимаешь, у меня тоже бывают стратегические моменты…». Я отчетливо представил себе пулатовский кабинет после заседания исполкома, почтительные и возбужденные присные, верные до подобострастия националы, которые на исполкоме в ответ на критику в адрес председателя, требовали представить его к ордену. Пулатов отчасти
Рассказывали на комиссии о том, что Пулатов ведет отчаянную торговлю. Он уже «хочет сохранить лицо». «И свое богатство», — ехидно заметил Ниязи, главный еще недавно клеврет и помощник Тимура. А я-то думал, что в русском окружении своего азиаты не предают. Теперь Тимур хочет какого-то доброго в конце слова, какой-то грамоты. В одном он его заслуживает, он хоть как-то сохранил организацию, а мог бы и не сохранить. Ну, падок на женщин, лесть и деньгу, но я не налоговая полиция, чтобы все знать и определить. Сама организация слабо работала, что-то делалось, хотя бы сохранялась видимость общего союзного пространства. На все остальное, даже на пересол Тимура с финансами и любовью к себе мы закрывали глаза.
Сама комиссия состоялась на Поварской в доме «Совписа», в кабинете Арсения Ларионова. Чувствуется, что наряду с Михалковым, он здесь главный закоперщик. Объективно на все это нужно было определенное мужество. Рассказали о странном письме Пулатова на исполком, которое не является формальным письмом об отставке. Здесь же было рассказано и с документами в руках показано, что тот договор с «Эфесом», по которому управление домом Ростовых переходило к этим чужим людям, тот договор, о котором говорилось, зондируя мнения, что его выгодно было подписать на момент исполкома, был уже подписан. Вот это чудовищно, это не ложь даже, а это большой театр лжи. Как распинались на Исполкоме, а перед этим президиуме Исполкома заинтересованные лица! Нет, от меня здесь нельзя потребовать просто верности, в этом случае и Тимур мне уже не товарищ. Здесь уже не шалости и не мелкое мздоимство, за всем этим просматривается огромное воровство. Точка зрения комиссии: не наше дело ворошить и искать финансовую правду, председатель не устраивает нас по морально-этическим соображениям.
В телефонном разговоре я постарался это Тимуру объяснить. «Пиши заявление об отставке по полной форме». Это я. Он довольно зло: «Я не советую тебе попадать в ситуацию, когда тебе можно будет что-то советовать». Я тоже этого не хочу, поэтому ничего себе лишнего не позволяю.
10 ноября, пятница. Приехал Толик Прокопьев, мой связной по жизни в глубинке. Это парень, работавший когда-то у Ю.М., и он мне его порекомендовал для работы по хозяйству. Я уже давно живу по принципу: люди, которые меня в силу тех или иных обстоятельств обслуживают, должны снабжать меня определенной информацией. Толик будет помогать мне по хозяйству и с собакой. Мне хотелось бы, чтобы он остался у нас подольше, может быть, мне удастся взять хоть пару недель отпуска, и тогда мы пожили бы на даче и кое-что там по хозяйству сделали. Толик удивительный парень, который примирился со своей судьбой. Он пытается заработать, как только может. Весною ловит раков, холод и это часовые сидения в холодной воде. Собирает и сдает цветные металлы. А когда кончатся эти цветные металлы, оставшиеся от советской власти? Пытается заниматься скупкой зерна. «У пьяниц, мешок пшеницы — за бутылку водки». Рассказывал о зонах зеков, которые находятся в округе. О жутких порядках в этих зонах, с наркотой, торговцами водкой и дурью, нравами милиции и пр. Его друга посадили за то, что когда у него отобрали права на автомашину, он расстрелял здание райотдела милиции из автомата. Вот они и нравы.
12 ноября, воскресенье. Для «Труда»:
«По одному из каналов уже в который раз показали не ментов, а фильм с выдающейся нашей актрисой Л.Гурченко «Любимая женщина механика Гаврилова». Замечательный фильм о нашем недавнем прошлом. В основе — коллизия любовная, но фон до социологической прозрачности достоверен. В день свадьбы невеста купила импортный тазик для стирки, который «выкинули» на прилавок именно в этот момент. Ну, как мимо такого пройдешь! Но вместе с этими странностями, которые сейчас вызывают болезненные впечатления, сколько доброты и духовного здоровья открывала в «том» мире замечательная лента Петра Тодоровского. Фильм про нашу жизнь.
Какая бы она, эта жизнь тогда не была, но про нее мы кое-что знали. Телевидение рассказывало нам кое-что о том, чем нам, гражданам, можно было гордиться. Это было. Ныне чувство родины не в моде. Теперь замечательная диктор объявляет, что «главным событием недели стали выборы американского президента». Я думал, что это случайная и досадная оговорка. Нас-то русских, а можно и россиян, интересуют другие проблемы. Перечислять их бессмысленно, они у всех навязли в зубах. Но нет, оказывается. Это я о Сванидзе, устроившем в новом, похожем на «Глас народа», «Зеркале» разборку с американской демократией.