На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
* В Большом Театре заказаны два билета на «Лебединое озеро» в новой редакции Васильева. Я уже знаю, что премии мы Васильеву на своей комиссии не дали, а включили его в список лауреатов, выполнявших программу по празднованию 850-летию Москвы. Брезгливо отмахнулись. У спектакля была тяжелая пресса, и даже зная продажность и ангажированность нашей печати, я не предполагал такой недобросовестности. Это не только естественное для Васильева обрусение спектакля, но и приведение в какую-то драматическую форму всей балетной ткани. Возникло цельное и плотное по своей внутренней структуре произведение. Исчезли, превратившись в сценическую мотивированную ткань, все дивертисменты. Особенно мне понравился всегда провальный 1-й акт. Все спорно, не так,
Наблюдение попутно. Я сидел в первом ряду и заглянул в оркестровую яму. Ба! Здесь поменялись лица — очень много, почти все, люди со славянской внешностью. Я это отношу к тому, что все другие музыканты играют сейчас за границей. Там больше платят.
Возвращаясь на машине из театра, решил заехать для летучей проверки в институт. Уже у калитки встретил выпившего Лешу Тиматкова. Мое указание Леша и наш замечательный охранник Коля выполнили. Не в девять, но в десять все стали расходиться, здание, когда я подошел к подъезду, оказалось уже очищенным.
23 мая, суббота.
Во Владимир. Утром в 7 часов институт открыт, никак Колю-охранника не могу добудиться.
Нашел компромисс. Во Владимире Дженифер лезет в каждую щель в музее. Я впервые оценил Золотые ворота. Пешком в дождь к Нередице, дамы босые. Удивительный храм с дрожащим внутри воздухом; во Владимирском соборе — фрески Рублева. Монашенки во дворе Боголюбского монастыря.
О рождаемости в 1986. Детская смертность — 45 на 100. За ужином упомянул эти факты.
24 мая, воскресенье.
Вернулся часам к девяти. В.С. рассказала все политические новости. А они, как и всегда за последнее время, постыдны. По телевизору показывают церемонию присуждения премии Тэффи, изо всех сил старающуюся быть похожей на какую-нибудь дурную американскую церемонию. Почти сразу же показали трех номинантов на премию за передачи об искусстве. Были Вульф, Скороходов и совсем уже слабенькая… Я сразу сказал: Вульфу не дадут, слишком его ненавидят. Так и не дали, но здесь был свой коварный сюжет. Премию по решению жюри должен был получать Глеб Скороходов. Но его в зале не оказалось: его просто не предупредили, потому что персонал был уверен, что главный претендент — Виталий.
Из итальянского посольства пришел пригласительный билет на прием по случаю годовщины республики.
25 мая, понедельник.
Всегда умозрительно я понимал, что современная молодежь живет другими интересами и другими символами в искусстве, нежели мы. В принципе, это понятно, но важно знать не только этот постулат, а изучить само движение, характер его. Наблюдая, чем живет и интересуется Леша или мой шофер Федя, что они слушают из музыки, какие любят фильмы или «приколы», я всегда списывал специфику и изощренность их вкуса на среду, на низкий уровень их домашней и родительской жизни. Но есть еще и какая-то мода времени, «зацепляемость» самих произведений, безвкусие всего поколения. Нравился же нам в свое время «Черный кот» — «только черному коту и не везет». Как видно, не всегда это подчиняется времени, логике, чистоте жанра и художественным достоинствам произведений.
Открыл, наконец, книгу, которую написала обо мне Вера
26 мая, вторник.
Поздно вечером поехал в театр Гоголя на юбилей Елены Федоровны Качаевой. Она главный художник театра и жена Сережи Яшина. Юбилей получился чудесным, хороший капустник на малой сцене, где актеры демонстрировали костюмы Качаевой. Играло пианино, и были милые стишки. В одном из них некие намеки, связанные с Олегом Гущиным и его сидением в гримуборной у зеркала, «подобный ветреной Венере, когда, надев мужской наряд, богиня едет в маскарад».
Встретил Виталия Вульфа и сразу же заговорил с ним о ТЭФИ — телевизионном конкурсе программ, где его замечательная передача не получила ожидаемого приза. Он мне рассказал, что его поздравили с присуждением премии еще 23-го, но 24-го Владимир Познер, президент телевизионной академии, собрал академию и потребовал переголосовки. Счет оказался 50 на 50, тогда Познер вспомнил, что у него два голоса. В общем, в отношении Вульфа я оказался прав. Он вываливается из тусовки. Но почему же так враждебен библеец оказался другому ветхозаветному библейцу?
На этом празднике увидел Евтушенко. Мэтр очень постарел, подошел ко мне и стал говорить, что хотел бы получить диплом нашего института. Дескать, его очень престарелая мамочка — еще до недавнего времени она торговала газетами возле Рижского вокзала — не успокоится, пока сынок не получит нашего советского вузовского диплома. Враки все это, просто замечательному, как флюгер, советскому поэту за границей начнут платить больше денег, когда он сможет предъявить диплом о высшем образовании. Тут же он налакомил меня тем, что нарассказал, будто диплом ему не выдали из-за отзыва о романе Дудинцева «Не хлебом единым». Я-то знал, что, как и обычно, выгнали за неуспеваемость и пропуски занятий.
28 мая, четверг.
Состоялся ученый совет, где я разделил должность проректора по учебной работе и научной работе на две: проректором по научной остался Лева Скворцов, который, конечно, затаит на меня, а проректором по учебной работе стал Александр Иванович Горшков. Александр Иванович всегда призывается, когда институту трудно. Сейчас именно такая пора и наступила: надо создавать госстандарт, совсем разбалансировался наш учебный план, разболтался персонал.
29 мая, пятница.
Были на пятидесятилетии Юрия Ивановича Минералова. Он выставил в герценовском кабинете прекрасную закуску и батарею своих аспирантов. Мне очень нравится его жена Ирина Георгиевна, похоже, что ее аспиранты покруче. Кстати, она сама в прошлом заканчивала нашу аспирантуру. Мы ели, провозглашали тосты, а бедная женщина, профессор и доктор наук, все резала и резала бутерброды.
Неожиданное продолжение получила история с дипломом Евтушенко. Понимая беды выдающегося певца всех времен и всех правительств, я решил упросить ученый совет в порядке исключения выдать искомый диплом классику. Для этого я запросил институтский архив, чтобы найти для акции, так сказать, исходный материал. Личного дела в архиве не оказалось, кто-то вспомнил, что в начале перестройки то ли «Апрель», то ли «Мемориал», одна из двух отчаянно принципиальных организаций затребовала дело выдающегося поэта — и с концами. Для выдачи диплома не осталось никаких оснований.