На румбе 202
Шрифт:
— Жми немного! — Затем присел на корточки, вытащил из кармана нож, быстро нащепав лучинок, поджег их спичкой и сунул под поленья.
Не прошло и минуты, как дрова весело затрещали и комната стала наполняться великолепным теплом.
— Снимай одежку, суши! — скомандовал Леха. А мы пойдем принесем книжки.
— Да у тебя самого от кормы пар идет! — подошел к Лехе юнга.
— Однако, ничего. Книжки с батишка снимал, сам малость промок, — улыбнулся Леха. — Высохну. — Он взял у Коли фонарик.— Пошли, однако.
Оставшись
Но если в мокрой одежде зуб на зуб не попадал, то голому стало еще холоднее. Витя с опаской поглядел на оскаленные волчьи головы и несмело потянул к себе одну шкуру. На ощупь волчья шерсть оказалась мягкой. Уже смелей мальчик снял ее с лавки и набросил на плечи. Сразу стало тепло и удивительно уютно. Нужно бы, конечно, пойти помочь носить книги.
«Вот немного согреюсь и пойду», — подумал Витя, усаживаясь на краешек скамьи. На секунду он закрыл глаза и тут же снова открыл. Что за наваждение? В углу избушки, аккуратно уложенные столбиком, лежат пачки с книгами. Коля и Леха сидят прямо на полу возле печки. Коля яростно выдергивает зеленоватые перья из крыльев селезня. По гримасе, исказившей его лицо, Витя видит, что это у него получается неважно. И действительно, на кончиках вырванных перьев висят лохмотья кожи, желтые кусочки жира.
— Давай сюда! Зачем дичину портишь? — потребовал Леха.— Где стрелял?
— Коныч дал. Почтарь Коныч. На ужин. А у нее, проклятой, перья как приклеенные! — Юнге не впервой ощипывать птиц. Сколько раз на «Богатыре» кок поручал ему эту работу. Не утку, так курицу—какая разница? Правда, перед обработкой кок обычно окунал курицу в бачок с кипятком и перья отделялись сами собой, а эту «на сухую» — рвешь, рвешь. — Надо бы кипятком ошпарить, — говорит он, передавая селезня Лехе.
— Ничего! Однако, и без кипятка сделаем.
Леха вытащил из-за пояса нож, быстрым незаметным движением сделал глубокий надрез и, засунув в утиный живот два пальца, ловко вытащил сразу все внутренности. Затем проткнул птицу насквозь острой лучиной и подал юнге.
— Крути немного. Над огнем.
— Так и есть будешь с перьями? — вытаращил глаза юнга.
— Зачем с перьями? Перья гореть будут, — засмеялся Леха.
Витя почувствовал, как избушку заполнил едкий запах паленых перьев. Потом к нему примешался нежнейший аромат жареного мяса. Это невозможно вытерпеть. Витя приподнял голову.
— Спи, спи! Готов будет ужин, — разбудим, — сказал Коля.
— А я вовсе и не спал!
Витя не врет. Он уверен, что не спал. Он просто не понимает, что сегодня вокруг него происходит. Вот и сейчас. Опять чуть прикрыл глаза, а утки, уже разрезанные на кусочки, лежат горкой на столе. От горки идет пар. Коля сидит уже рядом с Витей на скамье, а Леха протягивает им обоим по жирной утиной ножке. Завернувшись в волчью шкуру, Витя пересаживается поближе к столу, с наслаждением вонзает
— Эх, жалко, нет фотоаппарата, — грустно вздыхает юнга. — Вот бы показать Сергею. Ивановичу «жителя нашей эры». В какой руке, ты меня на «Богатыре» учил, держать нож и вилку?
Витя не обижается на «подначку»: во-первых, он уже к этому привык, а во-вторых, — действительно, чем голый, завернутый в звериную шкуру мальчишка, рвущий зубами и руками кусок недожаренной дичи, отличается от жителя каменного века?
— Однако, вещички сухие, — тронул Леха Витину одежду. — Одевайся. Сейчас поплывем!
— Леха! — сказал юнга. — Мы решили остаться тут вдвоем, а тебя попросить дать из района телеграмму в Петропавловск. Мы сейчас напишем, а ты передашь. Ладно?
— Зачем передашь. Сам передашь, — говорит Леха,
— Нет, ты не понял,-—попытался объяснить юнга. —Тебе нужно везти книжки, ты можешь взять только одного из нас. Вот мы и решили. . .
— Зачем одного. Двух возьму, — говорит Леха. — Довезу вас до Теплого озера, потом вернусь — возьму книжки. От Теплого озера район совсем близко. Ничего. Завтра в районе будете.
— Ну, спасибо, Алеша, — порывисто обнял Леху юнга. — Ладно! За нами не пропадет!
— Зачем говоришь «не пропадет»? — обижается Леха. — Вы, однако, на Камчатке. На Камчатке один люди всегда помогает другим люди.
— Постой, а как же Коныч? — вспомнил, натягивая почтарские сапоги, Витя. — Ведь он утром обещал привезти нам деньги?
— А мы ему напишем, чтобы переслал деньги на «Богатырь». Скажем, что не могли упустить такой транспорт. Он поймет, — говорит юнга.
— А мешок?
— Мешок? — юнга поднял со скамьи вещевой мешок почтальона.— Мешок оставим в избушке, — неуверенно сказал он, с грустью ощущая тяжесть наполняющих его продуктов. И вдруг блестящая идея осенила юнгу.
— Давай продукты переложим в твой рюкзак, а мешок оставим Конычу. Ведь, наверно, он это нам оставил.
— Давай хоть напишем, чтобы стоимость взятой нами еды Коныч вычел из причитающихся нам денег, и за сапоги тоже... — сказал, перекладывая сало и хлеб в свой рюкзак, Витя.
— Не надо писать. Не надо обижать хороших люди, — серьезно сказал Леха. Он бросил последний взгляд на книжки: Камчатские люди, однако, тоже коммунизм строят. Не надо писать «деньги»!
— Какой же ты хороший люди, Леха, — сказал Витя, дописывая коротенькую записку Конычу.
— Однако, ничего, — подтвердил Леха и опять широко улыбнулся.—Пошли спускать батишко.
Легкий бат почти неслышно скользит по темной реке. Леха, стоя на корме, быстро опускает в воду то с одного борта, то с другого длинный шест и сильно отталкивается им от каменистого дна.