На самом деле
Шрифт:
Третий, с основательным животиком, спросил:
— Придете на банкет?
— А что, он будет?
— Как же, как же! В семь часов в столовой! Приходите! Вы такая… очень умная… И ножки…
На закрытии конференции ведущие секций отметили лучшие, по их мнению, доклады. Доклад Анны не назвали: то ли из-за перебора времени, то ли из-за его сомнительного содержания. Но слух о потрясающем источнике пошел по залу, и шептались на «камчатке» именно про Анну.
На банкете ее взял под руку грузный профессор:
— Сядьте с нами! Вы меня весьма обяжете!
Анна согласилась. Все равно
— Знакомьтесь, это самый выдающийся оратор нашей секции! — представил ее профессор перед тем, как выпить первую рюмку. А потом предложил: — Вы будете коньяк?
— Не буду.
— Очень зря. Но если вы когда-то будете коньяк — в далеком будущем… Закусывайте лимончиком. Неужели вы не пьете? Может, вы тогда и не едите? Ида Станиславовна, прошу вас, вон то блюдо! Анна, можно мне за вами поухаживать?
Профессор шлепнул Анне на тарелку три кораблика из долек помидора с ветчиной-парусами. Потом проворковал:
— А вы такая стройная! Вы как только вышли на трибуну… Нет, еще когда про Ленина спросили, я сразу понял: вы — выдающийся историк!
— Да? — усмехнулась студентка. — А из чего это видно?
— Это видно по вашей талии! — ответил профессор, заговорщицки склонившись к ее уху. — Может, коньяку? А, вы не пьете. А я выпью. А Меншиков вам нравится?
Тем временем вся публика — а было человек, наверно, сорок — чокалась уже в четвертый раз. Сначала пили за историю, потом за университет, потом за кафедру и снова за историю, так как за первый тост не выпили опоздавшие. «Виват, виват!» — кричал доцент, который, как и Анна, изучал Петра Великого. «Вив л’амперёр!» — взревел ему в ответ другой, поклонник Наполеона, заявлявший, будто русские сами виноваты, что на них напал французский император. «Аве Цезарь!» — крякнул сухонький «античник» и закашлялся.
— Хотите колбасы? — шептал профессор. — О, знайте, вы мне очень нравитесь! По-моему, вы такая страстная… Внутри… Ого, горячее!
Столовщицы разносили жульен.
Спустя примерно полчаса доцент, кричавший громче всех, залез на стул и стал горланить свой «виват» так зверски, что Анна еле-еле слышала профессора, сидевшего с ней рядом. Между тем поклонница Робеспьера предложила выпить за мировую революцию. «Отлично!» — закричали все участники и чокнулись. Возможно, если бы предложили тост за истребление Земли, реакция оказалась бы такой же. «Правы были древние, — подумала студентка, — умный человек — всегда развратен».
— Нет, Лефорта я не уважаю, — бормотал профессор. — А де Генин — вот был честный человек! Хотите сала?
— Нет, спасибо.
— Вы так вкусно пахнете!.. Это «Дольче вита» или «Опиум»? А может, вам взять слово?
— Нет, только не это!
— Иван Петрович! Наша гостья предлагает тост!
— Отлично! Слушаем!
Анюта объявила: «За источники!» За столом что-то забубнили насчет подделок, но выпили, однако, охотно.
Наконец часу в десятом, когда профессор сообщил, что кожа ее нежная, как шелк, Анне стало ясно, что пора уходить. Компания подняла бокалы за Романовых, и кто-то, дико вращая глазами, затянул песню о Стеньке Разине.
Студентка вышла в коридор, взяла одежду. Надоедливый профессор увязался за ней следом, подал куртку,
— Ужасно рад знакомству. Обязательно приеду в ваш архив.
На обратной дороге болтливых соседей не попалось. Зато сломался туалет. Ко второму туалету выстроилась толпа, и Анна решила отправиться в соседний вагон.
На нижней полке первого купе соседнего вагона Анна увидела вчерашнего профессора, упитанного и разговорчивого любителя выпить. Заметив Анну, он стыдливо спрятал под подушку книгу. Это был детектив знаменитой писательницы Тунцовой. Профессор учтиво поздоровался.
— А что вы читаете? — подколола его студентка.
— Ах, это! Исследование по массовой культуре! — заявил профессор и поспешил сменить тему разговора: — Вот, представьте: еду к вам! В архив! Проснулся нынче утром и понял, что оттягивать не могу! Невероятно интересно! Я, конечно, не верю в подлинность документа…
— Понятно! — улыбнулась Анна.
— В шестнадцатом вагоне едут трое моих коллег.
— Все в архив?
— Вы нас заинтриговали! Только знаете, не говорите так громко про архив, а то кто-нибудь услышит!
Но было поздно. Плотный мужчина с черными усами, завтракавший жареной курицей, внезапно повернулся и спросил, утирая рукой жирные губы:
— Вы историки? Читали Филиппенко?
Глава 7
Нинель Ивановна читала газету, где писали, что фюрер живет на Таити. Это было очень достоверно. Главным доказательством гипотезы служила следующая мысль: раз советские историки писали, что Гитлер умер, значит, он жив, ведь всем известно, что СССР — это лживое государство.
— Кхе-кхе! — внезапно раздался голос. — Можно сдать одежду?
Гардеробщица, недовольная, что ее оторвали от столь захватывавшего чтения, подняла голову. Перед ней стоял не студент и не очкарик из читалки, а высокий мужчина весьма подозрительной внешности. Черный плащ до самых пят и борода немного напугали гардеробщицу. Чтобы показать посетителю, кто тут главный, она заявила:
— Предъявите отношение! Мы без отношений не пускаем!
Несмотря на то, что проверка документов и выдача пропусков вовсе не находились в компетенции гардеробщиц, и обоим собеседникам это было известно, незнакомец ловко вынул из портфеля нужную бумагу, протянул ее Нинели Ивановне и вежливо добавил:
— Вот, пожалуйста!
В бумаге говорилось, что Институт палеографии просит позволить профессору Дроздову Виктору Петровичу работать с фондами архива для написания монографии. Две подписи, печать.
Чтобы не ударить в грязь лицом, Нинель Ивановна сказала, что дроздовский плащ она не примет, потому что сейчас у нее обеденный перерыв. В ответ профессор извинился (чем досадил гардеробщице еще больше) и, спросив, где читалка, двинулся туда.
Нет, этот тип Нинели Ивановне не понравился! Уж слишком он походил на араба, на еврея и на православного попа одновременно. Всех их гардеробщица ужасно не любила. Арабов — за то, что взрывают в Израиле, евреев — за то, что распяли Христа, а попов — за то, что скрыли женитьбу Христа на Марии Магдалине. Мерзавец, как пить дать, мерзавец!