На Сибири мы сибиряки
Шрифт:
Сибирские крестьяне значительно расширили личные и имущественные права, в отличие от «таких же государственных» крестьян Европейской России. Даже в условиях закрепления крестьян на государевой пашне власти не смогли обеспечить учреждение крепостнических отношений. В дальнейшем все более выявлялось несоответствие норм землепользования реальным пожеланиям и возможностям домохозяев. Показателем иного, адаптированного права на землю становилось несоответствие между отводом земли государством за тягло и обычаем «захватного» владения и распоряжения угодьями. Противоречие разрешалось тем, что государство соглашалось с традициями обычного права при условии выполнения крестьянами обязанности освоения сибирского края.
С началом сибирской колонизации в динамике процессов освоения превалировали политические и пушно-промысловые цели. Вследствие этого в первой половине XVII в. превалировала неукорененность «государевых» и «промышленных» людей, хищническое истребление пушного зверя на «чужих» для русских землях. В источниках этого времени фигурируют повсеместная нехватка хлеба и описания голода. На первых порах и с началом сибирского землепашества еще отсутствовала адаптированная культура земледелия, адекватная
18
Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск: Наука, 1982. С. 97; История Сибири. Т. 2. Л., 1968. С. 61–67.
Во второй половине XVII в. адаптированное к условиям Сибири земледелие становится ведущей отраслью. Источники последней четверти XVII в. уверенно констатируют, что сибирские крестьяне «пашут не по русскому обычаю». Если стереотипы-свойства выражались в виде новых приемов землепашества «не по русскому обычаю», значит, мотивировались они изменившимися ценностями в картине мира сибирских крестьян.
Адаптированная к сибирским условиям культура земледелия формировалась постепенно на основе анализа десятков показателей качества земли, районированных климатических примет, испытания зерновых и овощных культур, пробных посевов для «опыта». Можно считать, что в процессе взаимного приспособления культуры земледелия и среды произошла серьезная психологическая переоценка русских традиций землепашества в сознании сибирских крестьян. Следовательно, первый этап освоения края был периодом экономической адаптации, повлиявшей на изменение традиций, мышления и уклада повседневной жизни сибирских крестьян в последующих поколениях. С образованием пяти земледельческих районов сформировались локальные культурно-хозяйственные комплексы взаимодействия с экстремальными факторами («окультуренные районы»). Первые пять земледельческих районов – Верхотурско-Тобольский, Томско-Кузнецкий, Енисейский, Ленский и Забайкальско-Приамурский – стали новой родиной, «месторазвитием» формирующегося социума русских старожилов Сибири. В конце XVII – начале XVIII в. между ними еще лежали обширные территории, не знавшие пашни.
Двор бедняка-старожила в деревне Базаиха. 1932 г.
Фотограф В. К. Воробьев. КККМ НЕГ 10. ГК № 34312149
В течение XVIII в. с проведением великого Сибирского тракта процессы земледельческого освоения новых притрактовых территорий существенно ускорились. Постепенно пашенные земли пяти освоенных районов начинают соседствовать, а затем сливаются в единое пространство. И как следствие, уже не вольный переселенец, а потомственный крестьянин-старожил стал играть ведущую роль в заселении всей Сибири. В сопоставлении с численностью переселенцев-мигрантов из Европейской России начинает преобладать естественный прирост русского населения сибирского края [19] . Более всего в течение XVIII в. русское население выросло в 2,3 раза на территории от Урала до Енисея. В течение 75 лет (то есть жизни трех поколений) основной прирост был достигнут за счет высокой рождаемости в старожильческих семьях. Авторы коллективной монографии «Крестьянство Сибири в эпоху феодализма» пришли к выводу, что «Западно-Сибирский регион, отдавая большой людской контингент соседней Восточной Сибири, восполнял эту убыль с лихвой за счет притока из-за Урала». В середине ХVIII в. старожильческое население, по данным А. Д. Колесникова и В. В. Воробьева, составляло в Западной Сибири 61 %, в Восточной Сибири – 67 % всего русского населения. В трудах историка Г. Ф. Быкони доказано, что в источниках первой половины XVIII в. в отношении крестьян Приенисейского края систематически фигурирует термин «русский старожил» [20] .
19
Крестьянство Сибири в эпоху феодализма… С. 97.
20
Колесников А. Д. Русское население Западной Сибири в XVIII – начале XIX в. Омск, 1973. С. 323, 336–337; Воробьев В. В. Формирование населения Восточной Сибири (географические особенности и проблемы). Новосибирск, 1975. С. 61; Быконя Г. Ф. Заселение русскими Приенисейского края в XVIII в. Новосибирск, 1981. С. 66 и др.
С 1703 по 1760-е гг. на территории Приенисейского края продолжился процесс земледельческого освоения южного Хакасско-Минусинского района с преобладанием среди участников миграции из Енисейского и Красноярского уездов как старожилов, так и местного русского населения [21] . Об успешной адаптации потомков первых переселенцев, ставших старожилами края, свидетельствует высокая рождаемость в их семьях, от 3,7 до 5,7 души мужского пола. Новоприбывшие крестьяне в 1720-х гг., по данным 1745 г., по отношению к последующим переселенцам числились спустя четверть века местными старожилами [22] . Красноярский историк Г. Ф. Быконя делает вывод, что «формирование костяка русского старожильческого населения в Хакасско-Минусинском районе закончилось в 60-е гг. XVIII в.». Население южного
21
Быконя Г. Ф. Там же. С. 119 и др.
22
Памятная книжка Енисейской губернии на 1863 г. Красноярск, 1863. С. 214–225.
23
Там же.
Таким образом, за текущие 30–40 лет в связи с заселением и хозяйственным освоением притрактовой зоны «старожильческие районы в бассейнах Средней Оби, Енисея и Илима соединились в одно целое» во второй половине XVIII в. [24] Мы делаем вывод о том, что здесь сложилось постоянное потомственное старожильческое крестьянство, составлявшее основной костяк сельских общин.
В течение первой половины XIX в. население Западной и Восточной Сибири продолжало расти значительными темпами. Так, по данным губернатора А. П. Степанова, к 1830 г. только в Енисейской губернии числились 50 235 государственных крестьян. Можно считать, что всего крестьян обоего пола было до 100 тысяч человек. В 1830–1860-х гг. (за 30 лет) естественный прирост сельского старожильческого населения составил не менее 120 тысяч человек. Тогда с учетом естественной смертности численность старожилов была от 200 до 220 тысяч душ обоего пола. В 1863 г. в Енисейской губернии проживали 249 986 душ крестьян обоего пола. Таким образом, сформировалась устойчивая общность русских старожилов. Это позволяет говорить о качественных изменениях в сознании русских сибиряков с объединением локальных анклавов в единое адаптированное социокультурное пространство сибирского края.
24
Там же.
Несомненно, культура русских сибиряков включала в себя конкретный результат материальной, социальной и психологической адаптации, выразившийся в формировании определенного образа жизни. Формирование образа жизни социальной группы обуславливалось «их собственной природой, общественно-экономическими и естественно-географическими условиями жизни» и было мощным социализирующим фактором «мира старожилов». Внутриобщинные социальные факторы оказывали влияние на воспроизводство сибирских традиций в новых поколениях крестьянской молодежи. Одновременно адаптированные «привычки, идеалы и принципы» служили факторами социализации российских крестьян-переселенцев в среду старожилов.
Во дворе старожила. Село Бирюса. 1913 г.
Фотограф Ермолаев. КККМ НЕГ 5951. ГК № 38499188
В дореволюционных работах И. С. Гурвича, А. А. Кауфмана приводились описания превращения вольных переселенцев из Европейской России в средних или зажиточных домохозяев. Красноярский историк В. А. Степынин, подытожив выводы авторов XIX в., определил сроки заведения домохозяйства переселенцами – от 3 до 7 лет. Он выделил почвенно-климатические, финансово-экономические и социальные условия, «необходимые для организации хозяйства переселенцем без ряда оговорок» [25] . «Ряд оговорок» трактуется нами как внутриобщинные особенности различных селений, волостей, уездов и даже губерний. Например, сроки адаптации к факторам края короче в селениях Зауралья и южных регионов Западной Сибири и значительно длительнее в таежных районах Приангарья, Лены, Прибайкалья. Но одновременно для семьи бывших переселенцев с обзаведением хозяйства начинается более длительный процесс социальной адаптации в общине, рождения детей и внуков, и, наконец, завершения психологической адаптации в локальной «социоэкосистеме» вдали от некогда «родной России».
25
Степынин В. А. Колонизация Енисейской губернии в эпоху капитализма. Красноярск, 1962. С. 214–215.
Динамику комплексной адаптации переселенцев 50–80-х гг. XIX в. под воздействием общинных факторов проанализируем на основе реконструкции поэтапного «осибирячивания» реальной крестьянской семьи.
История «крестьянина Михаила Ильина Щелкунова Минусинского округа Курагинской волости деревни Жербатской» (ныне Жербатиха) может служить примером благополучной адаптации в Сибири.
По итогам подворного обследования старожилов жербатской сельской общины в 1890 г., состав семьи М. И. Щелкунова был следующим: домохозяин (М. И. Щелкунов. – Б. А.) – 51 год, жена – 50 лет, мать-вдова – 75 лет, три женатых сына с невестками, четвертый сын – 12 лет и три малолетних внука. В домохозяйстве имелась усадьба размером 40 на 40 сажен (в метрической системе 85 на 85 метров. – Б. А.), огород, 60 десятин пашенной земли, из которых засевалась 31 десятина. Накашивалось по 600 копен сена. Для перепродажи ежегодно покупалось до 100 голов скота. Нанимались работники: 2 годовых и 1 сезонный.
Михаил Ильич Щелкунов родился в 1839 г. в семье крестьянина-середняка Пермской губернии и в 1852 г. в возрасте 13 лет прибыл с родителями в Сибирь, «в деревню Жербатскую Минусинского уезда». В подростковом возрасте вместе с отцом «занимался смолокурением и выгонкой дегтя, затем завел и развил хлебопашество», впоследствии «торговал хлебом до Енисейска». В возрасте 24 лет, женившись на дочери местного старожила, Михаил Щелкунов «породнился» с членами крестьянского «общества». На основании «подворных записей…» известно, что к началу 1880-х гг. домохозяйство М. И. Щелкунова числилось в составе старожильческих и по экономическим показателям выделялось среди других «жербатских».