На службе Отечеству
Шрифт:
...Петляя по узеньким улочкам и переулкам, восьмая рота подходит к северной окраине города. Все слышнее ожесточенная перестрелка.
– Похоже, фрицы все еще удерживают Кирпичный завод, - предполагает Митрофан Васильевич.
Я утвердительно киваю и прикидываю, что, если завод в руках немцев, роте надо приготовиться к бою. Говорю об этом политруку.
– А может, обойдем завод стороной и прямо к горе?
– предлагает он.
– Обход займет слишком много времени, - возражаю я, - можем опоздать. Кроме того, пока завод
Решили двигаться к Кирпичному заводу. Не успели миновать один из крайних жилых домов, как из-за угла неожиданно вывернулся худощавый мужчина в суконной куртке. Слегка прихрамывая, он подбежал к нам и с радостной улыбкой сообщил:
– Товарищи! Я партизан. Отряд наш восемь дней назад нарвался на засаду, лишь троим, в том числе мне, удалось отбиться. Я здешний житель, знаю все ходы и выходы, могу провести вас в любое место такими путями, что ни одна фашистская гадюка не почует.
Я колебался. "А если это провокатор, подосланный фашистами?" Мой подозрительный взгляд смутил незнакомца. Волнуясь, он заявил, что неподалеку спрятаны его оружие и документы, мы можем проверить правдивость его слов.
– Показывай!
– решительно махнул я рукой, встретившись с одобрительным взглядом Митрофана Васильевича.
Мужчина привел нас к тайнику, вытащил из него немецкий автомат, запас патронов и десяток гранат. Бережно развернув кусок клеенки, он предъявил советский паспорт и вложенный в него листок, которым удостоверялось, что "предъявитель сего" - боец партизанского отряда. Крепко жму ему руку и рассказываю, что рота следует на Кирпичный завод, после захвата которого будет наступать на Лысую гору.
– Послушайте, товарищ командир, - обрадовался партизан, - оврагами мы можем незаметно подойти к Кирпичному заводу и ударить германцам с тыла.
Предложение понравилось. Высылаем вперед дозор, сами скрытно движемся следом, готовые к любой неожиданности.
Партизан действительно великолепно ориентировался в лабиринте оврагов. Мы долго петляли, слыша перестрелку то спереди, то справа. Наконец от старшего дозора прибежал красноармеец и встревоженно доложил:
– Товарищ комроты! Фрицы рядом, товарищ сержант спрашивают, что делать?
Развернув роту, мы с Абраменко выдвигаемся к дозору. Старший дозора сержант Голованов шепчет:
– До фрицев рукой подать.
Осторожно высунувшись из оврага, я увидел приземистые заводские здания, между которыми разбросаны штабеля красного кирпича. Внимание фашистов сосредоточено на десантниках, полукольцом охвативших территорию завода. Атакующие медленно, но неуклонно приближаются. Понимаю, что они готовятся к решающему броску. Надо помочь. Подтянув взводы, мы с Митрофаном Васильевичем почти одновременно бросаемся вниз, к заводским зданиям. Бежим и слышим позади тяжелый топот солдатских сапог. Митрофан Васильевич громко и протяжно крикнул:
– Ура-а-а-а!
Его призыв многоголосым
Не ожидавшие нападения с тыла, фашисты заметались. Некоторые повернули оружие в нашу сторону, пули засвистели вокруг, но было поздно: мы уже у заводских стен, и во весь рост бегут к заводу десантники, атакующие с фронта. Бой идет уже внутри цехов. Фашисты отчаянно сопротивляются.
Заметив, что значительная группа гитлеровцев отходит к жилым домам, собираю бойцов своей роты и под командованием Украинцева посылаю вслед за отступающими. Немногим гитлеровцам удалось уйти.
Перестрелка еще не закончилась, а из укрытий уже высыпали жители поселка. Вот разъяренные женщины тащат солдата, пытавшегося спрятаться на чердаке. Костистая широколицая женщина держит в руках автомат.
– Принимайте трохвей, товарищ командир, - говорит она, кланяясь в пояс.
– Это вместо хлеба-соли, бо ни того, ни другого у нас нету: усе сожрали германцы.
Когда я взял автомат, женщина, обхватив мою шею сильными руками, трижды меня поцеловала.
– За всех наших баб тебя, соколик, благодарствую и низко кланяюсь.
Высокая стройная брюнетка с задорной улыбкой крикнула:
– Эта почему ж ты, Марийка, за всех нас решила расцеловать ослобонителей? Аль мы, бабоньки, не можем? А ну, хватай их, наших героев! С этими словами она схватила Гришу Авдеева и, приподняв над землей, крепко чмокнула в обе щеки.
– Спасибо вам, сынки, что не забыли о нас! растроганно воскликнула она и осторожно опустила смущенного, раскрасневшегося комсорга.
Женщины с радостными улыбками, со слезами на глазах целовали бойцов. Отовсюду слышались смех, шутливые реплики.
Растолкав толпу, в середину врывается низкорослый мужичонка и плачущим голосом кричит:
– Товарищ командир! Окажите божецкую милость, помогите! Баба моя с испугу рожать начала. Кричит истошным голосом, сама может помереть и ребятенка загубит. Ну помогите, ради христа!
– Чем же я могу помочь? Я в этих делах ничего не смыслю, проси женщин.
– Нечего ей помогать!
– сердито закричала худая женщина, из-под платка которой падали на лоб растрепанные седые волосы.
– Его Катря с германцами путалась. Пущай германское отродье в ейной утробе сгинет.
– Ну ты, тетка Степанида, скажешь, - сурово осадила ее женщина, передавшая мне автомат.
– Детенок не котенок. Ведь германцы заявились к нам не девять, а всего три месяца назад...
Последние слова потонули в общем гомерическом хохоте. Смех разрядил обстановку. Из толпы сердобольных женщин послышались сочувственные возгласы:
– Надо бы помочь, а то отдаст Катря богу душу! Спрашиваю у Петина, приходилось ли ему принимать роды.
Санинструктор усмехнулся:
– Эх, товарищ лейтенант, к сельскому фельдшеру бабы по всем вопросам обращаются. Скольким ребятишкам я путевку в жизнь выдал - и не сосчитать.