На снегу розовый свет...
Шрифт:
Наверное, чтобы ситуация в моих глазах выглядела ещё забавней.
Наши отношения успешно развивались.
Количество оргазмов у моей очаровательной подруги благополучно возрастало. Семь–восемь за одну ночь. На моих два. Один.
Все оргазмы рождаются у женщины в сердце, поэтому с ней не обязательно быть половым гигантом. Я не считал себя сильным мужчиной, и свои ресурсы расходовал экономно. Старался контролировать ситуацию. Если уж совсем бывало невмоготу, то уж только тогда расслаблялся, позволял себе разделить удовольствие с моей Диларой.
Иногда удавалось довести страстотерпицу до такого состояния,
И стражи порядка прискакали. Быстрее, чем скорая помощь. Нам пришлось всё бросить.
Что–то на себя накинув, и не особенно заботясь о том, удалось ли прикрыть голое, зацелованное мной тело, Дилара открыла двум молодым сотрудникам милиции в форме и разозлёнными для схватки с извергом лицами. Узнав о причине визита, расхохоталась и провела стражей порядка в спальню, где среди смятых простыней и подушек валялся кроткий я.
А я не нашёлся ничего им ответить, кроме как — ну что, ребята, по коньячку? И — прикрылся. Потому что почувствовал в глазах посетителей положенную им по должности моральную укоризну.
От коньячку они, впрочем, не отказались. У Дилары в холодильнике всегда была бутылочка армянского трёхзвёздочного. Мы прошли на тесную кухню. Я оделся — обмотался простынёй. Дилара — в том, в чём побежала открывать дверь. В шарфике и в мини–юбке, надетой задом наперёд. В пупке пирсинг — всё, как у людей. С соска забыла снять прищепку.
Милиционеры старались в её сторону не смотреть. Выпили сдержанно, по рюмочке. Закусили конфеткой. Узнали, что у нас медовый месяц. Хотя можно было ничего и не объяснять. Я спросил что–то о росте преступности на вверенном им участке, а также — делаются ли им доплаты, когда к нам в город приезжают президенты, за работу в выходные и в ночное время? Чувствуется, наступил на больной мозоль. Милиционеры попросили налить им ещё по рюмочке. Конфеткой только занюхали.
Потом вежливо взяли под козырёк и ушли.
Мы вернулись в постель. Я лежал на спине. Дилара легла рядом, прислонила голову к моей груди. Её длинные волосы рассыпались по мне лёгким, чуть прохладным, шёлком. Получилась такая утончённая ласка.
Глядя в потолок, я вдруг сказал:
— Дилара, — сказал я, — а это хорошо, когда у женщины много мужчин.
— Почему? — спросила она, приподняв голову, и посмотрела на меня недоверчиво.
— Понимаешь, женщина в начале своего женского пути — это драгоценный камень, который только добыли из шахты. А к тридцати–сорока годам это уже алмаз, обработанный мастерами.
Диларе понравилась моя такая точка зрения.
Мне почему–то особенно запомнился один осенний день, который мы с Диларой провели за городом. Выехали как–то в воскресный день на прогулку. Остановились у небольшой рощи. Это были вязы с широкими крупными листьями. И вот мы среди них гуляли. Просторно. Почти голые стволы уходили куда–то ввысь, все листья были там наверху, образуя
У меня была кинокамера. Я снимал жёлтые узорчатые листья на ветках в лучах низкого солнца, холодную, сталистую воду ручья.
Дилара всё время находилась поблизости и смотрела на меня светящимися глазами. Я ходил, выбирал точку съемки, и всё время чувствовал на себе этот взгляд.
Накануне я признался в любви.
Да, во взрослой жизни чаще получается так: мужчина и женщина встречаются, занимаются любовью неделю, месяц, год, а потом вдруг, ни с того ни с сего, чувствуют вдруг в себе потребность сказать друг другу обыкновенные и очень старые слова: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. Вроде ничего особенного. И о существовании этих слов мужчина и женщина, конечно же, знали и раньше. Но вот почему–то раньше не говорили друг другу этих слов. Несмотря на всю их простоту — почему–то не поворачивался язык.
А потом — ну, нет никаких сил, — это нужно сказать. Скорей, — ему, ей, — обязательно.
И всё же — не просто это. Мне, например, на это нужно было набраться смелости. И я не решился сказать о своих чувствах Диларе непосредственно, глядя прямо в глаза, а сказал по телефону. И сразу положил трубку.
А потом в воскресенье мы поехали за город. И была золотая осень. Тёмно–синее небо с льдинкой. Крики журавлей. Начало листопада в окрестных лесах и рощах.
И вот я снимаю облака, первый жёлтый лист, запутавшийся в сухой траве, сверкающую на ветках паутину. И всё время чувствую на себе взгляд Дилары. Она непрерывно смотрела на меня и улыбалась. Мы ходили среди деревьев, как школьники, взявшись за руки. Иногда я останавливался и заглядывал к ней в лицо. И Дилара смущённо отворачивалась. Улыбаясь.
Это после сотен, пережитых вместе оргазмов, мы как будто впервые тут, в роще, встретились. Как будто сейчас я должен бы найти предлог и хотя бы спросить у этой красивой женщины, который час.
А потом — как её зовут?
Когда мы вернулись в город в квартиру Дилары, мы опять стали взрослыми. На ходу срывая с себя одежды, мы набросились друг на друга как два голодных зверя. Самец и самка. Это была у нас самая неистовая, самая безумная, ночь.
Упав на меня после очередного, длившегося почти вечность, оргазма, Дилара прошептала мне на ухо:
— Ты жестокий… Сказал мне по телефону такое… и повесил трубку… И я со всем этим, таким огромным, осталась в квартире одна.
Ведь это мне одной, без тебя, совсем не нужно. А тебя не было…
Я уже заходил к Диларе, как к себе домой. Конечно — почти родня. Мог постучаться рано утром или глубокой ночью — она была рада мне всегда.
Ну и вот, значит, как–то утречком поднимаюсь я к ней на седьмой этаж, нажимаю на кнопку звонка, а мне не открывают. Я же знаю, что Дилара дома. Звоню ещё — никакого результата. Прислушался — а за дверью разговор идёт какой–то. На повышенных тонах. Ругается кто–то. Один голос я определил без труда — это была Дилара. Другой — мужской, незнакомый. Прислушался повнимательней — мужчина говорил с кавказским акцентом. Томази? Какого чёрта этому старому козлу здесь надо?! Я опять нажал на звонок и трезвонил до тех пор, пока мне не открыли. Открыл сам Томази. Бугай, весом под сто килограммов. Небольшая лысина указывала на избыток тестостерона.