На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— Полагаю, миллион — цена сходня, господин сотник. А ежели вдвоем, то другому — само по себе. Без дележа… С ним обговор — особый, без меня, чтобы…
— В землянке жить зимой годно?
— Человек проживет. Тварь живучая — человек…
Ягупкин пересчитывал четки, перекатывал в уме подробности отчета Скопцева.
— Выходит, бурят пожалел тебя, сведениями снабжал? — с нажимом допытывался Ягупкин. — Какой ценой жалость куплена?
— Господь с вами, ваше благородие! — Скопцев встал на колени, часто и мелко крестился. —
— Ладно, Платон Артамонович, поднимись! Твои люди, не косоглазые. И расчет у нас свой. И насчет цены — тоже.
До умопомрачения испугался Скопцев. И горько было ему от недоверия сотника: «Сам попробовал бы разок сходить за кордон в Россию!». И досадовал остро: к Варваре являться без обещанных денег!
— К вечеру можешь понадобиться. Смотри, не напейся!
— Понятно! — вяло отозвался Скопцев. — Разрешите кваску?
Сотник налил и подал стакан. Платон Артамонович шутливо хукнул и опрокинул квас в рот.
Проводив Скопцева, сотник сосредоточился на карте Забайкалья, запоминая маршрут агента — Шепунов жаден до подробностей.
Борис Николаевич в разговоре с Семёновым как-то упомянул о «ходке» в Россию. Теперь из Дайрена штабисты осаждали по телефону: «Союзники нуждаются в свежей информации!». Потому полковник говорил с Ягупкиным благожелательно. Сотник разложил на канцелярском столе карту-пятивёрстку. Беседовали долго и вдумчиво.
— Установили судьбу «Зайчика»? Засветился или переметнулся добровольно?
— Не удалось, ваше высокородие. Сплошная засекреченность — с одной стороны. Проверки документов на всяком шагу — с другой. Скопцев не рисковал.
— Данные он добыл важнецкие! Если в Распадковой действительно новый арсенал, весть важнейшая! Союзникам повод предпринять демарш — нарушение нейтралитета! Сведения наши, сотник! Наши!
— Так точно, ваше высокородие! — Ягупкин принимал ликование полковника. Он и сам, отряжая Скопцева в тыл большевиков, не предполагал такой удачи.
— Никита Поликарпович, мне нужно точно знать, как в действительности выглядит стройка. Каков размах? Сколько хранилищ? Их ёмкость? Реальна ли угроза для нашего союзника?
— Понимаю, господин полковник! — Ягупкин не доложил о переброске второго агента в Забайкалье. Не заикнулся он и о диверсии в Распадковой — повременить с идеей, чтобы обмозговать сначала самому до тонкостей.
— Нельзя строить планы на отрывочных показаниях Скопцева! Как вы считаете, ваше высокородие?
— Да, их нужно перекрыть из других источников.
— Перебросить туда ходока — это денежки!
— Атаман не поскупится! Я доложу о вашем личном отличии в данном деле, сотник. — Полковник поворошил свои волнистые волосы. — Рваная ноздря облизнётся! А поскупится, мы ему кукиш под нос — выкусь, Гришка-третий! И продадим секрет союзникам напрямую!
На широком лице полковника высветилась злорадная
— Виват, Никита Поликарпович! — Он чокнулся с Ягупкиным. Прошёлся, и хромовые сапоги его вкрадчиво поскрипывали.
— Прошу вас, капитану Тачибана пока ни слова! Эти японцы распространяют смрадное дыхание вокруг себя. Им наплевать на наши интересы. Думаю, сотник, вы реально оцениваете ситуацию?
— Оно, конешно, ваше высокородие. Уточнить необходимо. Финансирование — само собой.
— Даже по вызову Тачибаны найдите увёртку. Увильнуть от рандеву вам удастся, не сомневаюсь. У нас свои цели в России. Они противны японским. Для нас там — Родина. Для них — колониальное пространство!
— Оно, конешно, господин полковник! — Ягупкин, редко употреблявший спиртное, быстро хмелел и терял дар речи.
— Материалы Скопцева нужно перепроверить, Никита Поликарпович, непременно! — Шепунов наполнил стаканчики. Сотник пить отказался, ссылаясь на язву желудка.
— Великий Хайям советовал: «Пей, друг, но не кричи о том, что пьёшь. Пей изредка и тайно — в миг счастливый».
Тачибана был раздражён: с утра позвонили из штаба Квантунской армии по поручению полковника Асадо и напомнили, что разведданные, обещанные капитаном, не поступили. А как они могли поступить, если сотник Ягупкин потерял агента «Зайчик», а повторная засылка Скопцева неизвестно чём закончилась.
Капитан в который раз пытался дозвониться до сотника — тщетно! Упрекал себя в поспешности: преждевременно сообщил в Чаньчунь о переброске в Россию агента! И Тачибана отправил нарочного на поиск Ягупкина. Набрал номер телефона Шепунова.
— Господин полковник? Рад слышать ваш голос!.. Что? Как ездил? Хорошо ездил. Сотник Ягупкин давно находился?.. Са-а-а! — Тачибана сердито захмыкал: сотник любит чай замутить! — Обещар встретиться? И со мною обещар… Звоните, Борис Николаевич О-ка-эринасай! Добро пожаровать! Аригата… Спасибо!
Тачибана возмущённо положил трубку на аппарат. Откуда Шепунову известно об отлучке из Харбина? Кто ему докладывает? Как он смеет следить за японским офицером? Волна негодования захлестнула капитана. Русские эмигранты много позволяют себе!
Корэхито Тачибана соблюдал древний обычай «Обон». По буддийскому поверию 12 и 13 августа души усопших опускаются на грешную землю на пару дней. Это — праздник почитания памяти предков. Традиции свято придерживаются в Ниппон. Встречать «Обон» полагается в родительском доме.
Подполковник из русского отделения разведывательного Управления генштаба армии микадо от имени генерала Мацумури разрешил Тачибану слетать на острова ко дням поминовения. В ночь на 12 августа 1944 года Корэхито был в деревне и прижимал к своей груди сухонькую старушку-мать.