На сопках Маньчжурии

Толкач Михаил Яковлевич

— Братва, дышать поочерёдно, смотреть и слушать всем сразу! По-пластунски вперёд! — Майор Фёдоров передёрнул затвор автомата. Прижимаясь к стенке дома, достигли угла переулка. Согнувшись коромыслом, Семён Макарович увильнул в мёртвую зону.

— Славяне, за мной!

Под вечер оперативная группа «Смерша» сошлась на Китайской улице. К десантникам приближался офицер, обмахивающий платком загорелую лысину.

— Архив противника взят под охрану, товарищ подполковник! Кое-что японцы успели сжечь, — Фёдоров стоял с рукой под козырёк. Десантный комбинезон

ладно вправлен в кирзовые сапоги.

— Потери?

— Никаких потерь! Два на два — восемь!

— Выходит, делов-то — на пару пустяков? — засмеялся Васин.

— Батько Тарас будет доволен!

Советских офицеров обтекала шумная толпа осмелевших харбинцев.

* * *

Из окна первого этажа особняка, укрытого за железной оградой на Соборной улице в центре Харбина, генерал Чугунов смотрел на чисто прибранный дворик. Здесь был временный кров фронтовых контрразведчиков «Смерш». Ореховое дерево роняло прижелтевшие листья.

Тарас Григорьевич вдруг подумал: «Предвестье осени эти листья. И моей осени!». Ещё в Чите он принял решение, что по окончании войны с Японией он уйдёт в отставку.

— Разрешите, товарищ генерал? — Дверь открыл Сидорин. Пилотка набекрень. Светлые глаза в ожидании.

— Входите, старший лейтенант! — Чугунов вернулся за стол. Раскрыл папку, пролистал бумажки. Отчёты, донесения, рапорты — Труды оперативных групп, искавших в Маньчжурии предателя из НКВД, перебежчика к врагу Г. С. Люшкова.

— Садитесь, докладывайте!

Старший лейтенант сел на приставной стул, вынул из планшетки блокнот. По памяти начал с биографии изменника.

— Сие нам известно, Григорий Григорьевич, — перебил Чугунов Сидорина. — Что вы привезли из Дайрена?

— Люшков Григорий-Генрих Самойлович после побега из СССР служил при штабе Квантунской армии. Потом его отозвали в Токио и определили в «Бюро по изучению Восточной Азии». У него была подложная фамилия Муратов. Им руководили офицеры из генштаба японской армии. Предатель обрабатывал материалы из советской прессы и агентурные донесения. Одновременно как советник второго отдела штаба Квантунской армии участвовал в разработке планов разведопераций и провокаций против Советского Союза.

— Источники? — Генерал делал пометки в своей рабочей тетради.

— Показания начальника Дайренской военной миссии Такеока. Люшкова из Токио перебросили в Маньчжурию и поручили помогать терпящей поражение Квантунской армии. — Сидорин заглянул в свой блокнот. — Опасаясь советской контрразведки, изменник попросил усилить его охрану. Его переселили в гостиницу «Ямато». Люшков попросил Такеока устроить ему побег в Китай. Японский разведчик запросил Токио, мол, Ямоучи Хасимото намерен скрыться в Китае. Последовал приказ: «Убрать!». 19 августа текущего года Такеока вызвал к себе Люшкова и жёстко потребовал кончить жизнь самоубийством. Изменник резко запротестовал. Вот дословно, товарищ генерал, показания японского сотрудника: «Я имел намерение отравить Люшкова в своем кабинете. У меня были кристаллы цианистого калия. Я предложил

ему чашку чая. Полагал незаметно опустить туда яд. Люшков не стал пить. Продолжал настаивать на побеге. Я сделал вид, что согласился. Позвал его в порт, чтобы присмотреть судно, на котором он мог бы уплыть. Люшков обрадовался. На пороге я выстрелил ему в левую сторону груди. Он упал». — Сидорин вновь пролистал блокнот. — Вот фрагменты из показаний пленного чиновника миссии Аримица Кадзуо: «…Такеока приказал мне отнести труп в заднюю часть двора, но человек застонал. «Задуши его!» — потребовал офицер. Я отказался. «Застрели его!» — последовал новый приказ. Я выстрелил из пистолета в висок человека. Труп мы завернули в одеяло и бросили на кучу угля…».

Чугунов нацепил очки, взял блокнот старшего лейтенанта, бегло просмотрел листки.

— Логична кончина предателя! — Тарас Григорьевич устало вздохнул. — Напишите обстоятельный рапорт о своём расследовании.

* * *

По Китайской улице шёл русский офицер. Погоны капитана посверкивали в солнечных лучах. Возле небольшого здания с выгоревшей вывеской «Нотариальная контора Л. И. Труфанова» задержался. Из соседней лавочки выглянул торговец.

— Вы к Леониду Ивановичу?

— Хотел бы увидеться. — Капитан надвинул фуражку с красной звёздочкой ниже на лоб.

— Леонид Иванович перевёлся в Дайрен, к своему отцу. Месяца три назад. Дочка Нина пока тут. Адрес знаете?

— Спасибо, дарагой!

Нина Труфанова встретила капитана с недоумением:

— Вам кого, господин офицер?

— Нино! Нехорошо, понимаешь, забывать старых знакомых.

— Гурген Христианович! — Девушка недоверчиво смотрела на Наголяна.

— Ну, слава Богу, признала!

А потом была встреча с юрким хозяином завода «Вэгэдэка». Очень жалели, что не застали капитана японской армии Оцука.

— Центральный комитет отозвал его на острова. Коммунисты там нужнее, чем в Харбине, — сказал владелец завода.

— А где шофёр Фан? — поинтересовалась Нина.

— Ему дел хватает! Переведён в другой город, — неопределённо ответил Наголян. Обратился к Лю-пу-и: — Ты всё в доме Мацуури живёшь?

— Мы — люди без запроса, товарищ командир!

Попив чаю, друзья попрощались с молодой хозяйкой. Над Харбином занималась вечерняя заря. В свете уличных фонарей были видны столы на тротуарах. Фрукты. Кувшины с молоком. Китайцы зазывали прохожих:

— Кушать нада! Совсем без чэна. Русский люди шанго… Хин-хао!

— Старики твои живы и здоровы, Аскар. Отец как аксакал по-прежнему в почёте. Недавно грамоту получил за труд.

— Рахмат, капитан! — Лю-пу-и приложил ладонь к груди. Он понимал, что время возвращения его в Киргизию ещё не наступило.

Улан-Удэ — Самара. 1977—1992 гг.