На стороне подростка

Дольто Франсуаза

Очень трудно убедить директоров учебных заведений, что они не должны присутствовать на собеседованиях взрослого человека, пришедшего со стороны, с учениками его учебного заведения, что нужно, чтобы ученик мог свободно и бесконтрольно высказаться.

Я предлагала свои услуги директору одного из парижских лицеев — надо было расшевелить учеников старших классов. В наше распоряжение был предоставлен актовый зал. Устраиваюсь на эстраде, поднимаю голову и различаю на балконе смутные тени. «Кажется, наверху, на балконе, кто-то есть». Молодые люди оборачиваются: «А-а, это проекторская». — «Пойдемте посмотрим». Оказалось, что там сидит директор, который смущенно заявляет: «Ведь ничего плохого нет в том, что я посижу здесь как зритель!» В полутьме прятались еще восемь преподавателей. Я встаю: «Это, конечно, хорошо, но я ухожу!» — и говорю ученикам:

«Посмотрите, как тревожатся ваши учителя, родители. Их беспокоит мысль, что вы будете задавать кому-то не те вопросы, что задаете им. Но естественно, если вы зададите их мне, человеку, которого вы не видите каждый день, они и должны быть Другими. Однако такая возможность пугает учителей. Тут нет ничего смешного. Тревога — вещь мучительная, она знакома вам, потому что вы тревожитесь за себя, а ваши учителя чувствуют ее и за вас и за себя, потому что несут ответственность за вас и ваше будущее».

Соблюдать это правило — беседовать с подростками без их воспитателей и родителей — необходимо, потому что подростки не могут говорить в присутствии этих людей о том, что их беспокоит в глубине души. Гораздо легче говорить с человеком, про которого знаешь, что больше его не увидишь. Я одержала победу. На балконе зажгли свет, чтобы никто не скрывался в тени. У выхода натянуто улыбался директор. «Вы слишком беспокоились», — сказала я ему.

В лицее Монжерон, когда я собрала учеников старших классов восемнадцати-девятнадцати лет, детей разведенных родителей, чтобы спросить, что бы они хотели сделать, будь им лет четырнадцать-пятнадцать, они явились на это собрание «неподготовленными». Директриса сказала им, что будет лекция об их правах...

Столько предосторожностей с будущими студентами... Каковы же могут быть препятствия, если вы захотите поговорить с двенадцати-тринадцатилетними в стенах школы без контроля преподавателей ?

Дойдем и до этого.

В наше время преподаватели и даже директора школ или лицеев особенно боятся, что кто-нибудь из них будет обвинен — несправедливо — какой-нибудь ученицей-истеричкой в сексуальных домогательствах или покушении на девственность.

Что больше всего страшит преподавателей — так это отсутствие настоящих свидетелей: обвинение строится на свидетельских показаниях одной, двух или трех девочек. Одна начинает обвинять, за ней другая: «У меня было то же самое...»

Если обвинение звучит публично, делу быстро дается ход. Собственно, и «дела»-то нет. В одном канадском коллеже тринадцатилетняя девочка однажды заявила: «Господин такой-то меня не выносит, он не любит меня, но полюбил бы, если бы я его поцеловала...» Сказано это было при всех...

Как преподаватель мог защищаться?

А и не надо было защищаться. То, что высказывание было публичным, быстро снизило накал страстей. Манера, в которой девочка заявила: «Он меня терпеть не может, и он меня слишком любит» — была разоблачающей. Скорее это у нее самой проблемы. Ее отец оставил мать, когда девочке было одиннадцать лет, теперь ей тринадцать. Она все время думала о предательстве отца, который не интересовался ею. Все стало ясно. Девочку за это не ругали, ей просто сказали: «Ну раз так... Ты говоришь, уверена, что ему нравишься, тогда почему ты утверждаешь, что он тебя терпеть не может? Говоришь, что он хотел бы обращаться с тобой как со взрослой девушкой, которая может встречаться с мужчиной, а ты еще слишком мала для этого...»

Все говорили об этом и быстро становились участниками событий. Но во Франции, если девочка по секрету скажет подружкам, а потом своим родителям: «Ты знаешь, мой учитель пристает ко мне...» — семья тут же подает жалобу, и пошла крутиться юридическая машина. В Канаде было совсем не так, потому что сказано было публично... Во Франции преподаватель вынужден был бы менять работу. А на самом деле это девочка должна менять школу: «Видишь, какая ты привлекательная, как ты нравишься...»

Любопытный парадокс общественной жизни, когда преподаватели в своем подавляющем большинстве — женщины: подросток никогда не пойдет жаловаться на свою учительницу, что она хочет его соблазнить, делает ему авансы. Девочки будут меньше «разоблачать» преподавателей-мужчин, когда феномен смешанного обучения перестанет беспокоить сам преподавательский состав. В порядке подсознательной самозащиты преподаватели мужского пола враждебно относятся к свободным дискуссиям, потому что учителями владеет мысль, что если ученик критикует, то непременно чтобы оклеветать или несправедливо обвинить учителей.

Габриэль

Рюссье была слишком быстро забыта. Реакция, вызванная смертью преподавательницы, обвиненной в совращении малолетнего, должна была бы вызвать к жизни какие-то изменения, чтобы подобное проявление родительской власти не повторилось во Франции при поддержке юридической машины. Эта «жертва, этот приговор подлинной любви» могли бы ясно показать, что закон можно повернуть как угодно, что он порочен, плохо составлен и плохо истолкован, если служит злой воле взрослых... Родители были воинствующие коммунисты. Они исповедовали братство. Они оказались во власти одной идеи: преследовать за совращение малолетнего ту, которая любила их сына и была любима им. Мальчик был развит не по годам. Он подтвердил, что любил эту женщину, у которой не было мужчины, когда они встретились и понравились друг другу. Это не совращение, а особый случай очень ранней любви. Они строили планы, собирались жить вместе, как настоящие супруги. В этом нет никакого кровосмешения, почему это запрещено? Потому что она учительница? Потому что ему меньше восемнадцати? Но он был физически зрелым мужчиной...

Слово «малолетний» уничижительное. Не пора ли пересмотреть лексику? Поскольку термин «малолетний» всегда вызывает ассоциации: суд присяжных по делам малолетних преступников, правонарушение, совращение малолетних. Когда преподаватель заговаривает с ученицей, тут же начинаются сплетни и имеют в виду непременно нечистые намерения. Любой мужчина, который позвал к себе в гости девочку-подростка, уже виновен...

Потому что это не происходит публично... Все принимает альковный оттенок. Разговаривают с учителем наедине, когда уроки закончены.

Почему преподаватель не скажет таким ученикам перед всем классом: «Это очень интересно, то, что ты мне сказал. Мы поговорим об этом на следующем Уроке»? В Квебеке весь класс призвали участвовать в разговоре с учителем.

Очень редко встречаются преподаватели с лесбийскими и педерастическими наклонностями. Слухи, однако, возникают быстро.

Но какое это имеет отношение к искренней любви к ученику и ученице, которые уже являются взрослыми мужчиной и женщиной и которые занимаются своим развитием? Нельзя применять один и тот же закон к педофилии и к большой любви. Взрослому кажется, что в этот момент подростки только и думают, что о заднице. Вероятно, именно это убеждение труднее всего будет преодолеть в сознании среднего человека.

А если упразднить понятие «несовершеннолетие»?

Это понятие — свидетельство ретроградного образа мыслей, которое несет в себе недоверие к человеческому существу, взрослому или ребенку, недоверие в отношениях с другими людьми. Образ мыслей, в котором укоренились страх, предрассудки, нетерпимость и недоверие. Вопросы возрастных регламентации должны были бы лежать вне зоны действия закона. В его ведении должны были бы остаться инцест, сексуальные отношения между близкими родственниками, братьями, сестрами, родителями, дядями, тетями, но в отношениях между взрослыми и детьми запрета быть не должно. В наше же время отношения «взрослые — дети» всегда на подозрении у общества.

Я привела в пример Квебек как образец отношений между учителями и учениками. Что касается семейных отношений, картина мрачная. Власти приходят в ужас от цифр, приведенных в исследованиях: число детей, изнасилованных морально или физически своими родителями, растет. В 8 семьях из 10 имеет место кровосмешение или сексуальное насилие.

Разумеется, это преувеличено, но квебекские власти считают именно так, потому что сюда же входит и близкая дружба, сексуальная привязанность братьев к сестрам и изнасилование отцом или матерью. Началась борьба мнений. Правосудие усматривает сексуальные притязания в каждом интимном жесте. Взрослые говорят, что это не так, дети—что именно так и есть. Министр Квебека по социальным вопросам развернул информационную кампанию в национальном масштабе. Я видела воспитательные фильмы, предназначенные для детей восьми лет, чтобы те могли защитить себя от попыток сексуальных посягательств на улице, в автобусе, в школе; на все случаи жизни. Власти думали, что предупреждения достаточно, чтобы уберечь детей от посягательств. Но в восемь лет уже поздно. Канадская концепция скетчей и диалогов вызывает смех во Франции. Но в Канаде она в ходу. Несмотря ни на что, мне было очень интересно следить за реакцией самих юных зрителей, когда их просили комментировать фильм. Все сценки демонстрируют взрослых, которые чувствуют себя настолько виноватыми в том, что представляют, что играют неестественно, как одержимые, или с ужасной словесной агрессией, направленной на ребенка.