На стороне подростка

Дольто Франсуаза

Например, в автобусе маленькая девочка играет в карманную электронную игру. Пассажир обнимает ее за талию, девочка сжимается в комок, и на какой-то момент он прижимается к ней... Специалиста интересует реакция маленькой зрительницы. «Ну, ей это не нравится...» — «Но она говорит ему „да" или это означает „нет"?..» — «Это означает „нет"...»

Видно, как мужчина вытягивает шею, оглядывается, не наблюдает ли кто за ним. Потом девочка краснеет и говорит: «Нет, мсье, нет!» — и господин (эту роль играл преподаватель) убирает руку, сильно раздосадованный, смотрит на часы и выходит на следующей остановке. Девочка говорит: «Ой, как я испугалась, когда сказала ему „нет", мсье». — «Я поздравляю тебя, ты сделала то, что следовало». А если бы этот господин любезно обратился к девочке и сказал: «Надо же, какая интересная у тебя игра, покажи мне, расскажи, как в нее играть!» — малышка бы согласилась. Она ведь пошла бы с ним в ближайшее кафе поиграть там в электронную игру.

В другой сценке преподаватель физкультуры дает бесплатный урок бейсбола одному мальчику; его мама не хочет оплачивать эти уроки; преподаватель ему говорит: «Слушай, мама не хочет платить, но ты такой способный, я буду тренировать тебя бесплатно. Вот как ты должен атаковать». И, показывая мальчику, как это делается, он сжимает

ему ягодицы. Мальчишка морщится: «Ой, нет. Мне не нравится, как вы сделали!» — «Что ж, хорошо, ты хочешь научиться? Я делаю так, потому что хочу показать: не нужно напрягаться, ты должен расслабиться, как я тебе показал, вот, посмотри, когда ты напряжен, видишь, как плохо получается, как будто я сжимаю тебе ягодицы...» Мальчик кое-как мирится с этим, но потом на экране появляется лицо преподавателя, искаженное от сексуального напряжения. Ученик прекрасно проводит атаку, но учитель снова сжимает ему ягодицы. Ребенок протестует: «Почему вы снова так делаете? Я же хорошо ударил!» Преподаватель: «Так ты это мне... я тут занимаюсь с тобой, а ты еще недоволен, я не возьму тебя к себе в команду, тем хуже для тебя». Ребенок расстроен, разочарован, идет домой, и мать говорит ему: «Послушай, у тебя что-то не ладится сегодня, что случилось?» — «Понимаешь, это из-за учителя...» — «Но ведь ты так любишь бейсбол...» Тогда мальчик говорит: «Да, но учитель издевается надо мной...» — «Вот как... Что же он делает?» — «Ну, он хотел позаниматься со мной, был такой любезный, а потом стал хватать меня за ягодицы!» — «Что ты сделал?» — «Я сказал ему, что мне это не нравится». — «Ты правильно поступил, молодец». — «Ах вот как, я правильно поступил! Зато, знаешь, он теперь недоволен и сказал, что не возьмет меня в команду, потому что я дурак...» Мать спрашивает: «Хочешь, я поговорю с ним?» — «Да, мама, очень хочу». Мать вместе с ребенком идет разговаривать с преподавателем: «У вас тут что-то произошло, не так ли, мсье? И вы прекрасно знаете что...» Господин смущен и растерян. «Так вот, я его мать; мой сын достаточно умен, и он все понял, так что нет нужды начинать сначала». Дальше мы видим, как этот учитель просит директора перевести его в другую школу.

Во Франции никогда бы не показали такой фильм, где роли играли учителя, а учеников просят прокомментировать все, что они видят. Во Франции бы эти фильмы не считались даже не смешными, а скорее дурного вкуса, потому что у французов отсутствует чувство вины, в отличие от квебекцев в их пуританской Канаде. В Европе у людей, совращающих детей школьного возраста, никогда не бывает искаженного желанием выражения лица, никто не увидит, когда они начинают свои ухаживания. Учитель гимнастики не станет хватать за ягодицы ученика, он скажет: «А все-таки мускулы у тебя что надо!» — а это куда хитрее.

Другой фильм рассказывал о женской гомосексуальности. Женщина предлагает девочке-подростку причесать ее: «Ты такая красивая девочка, у тебя прекрасные волосы». Начинается с комплиментов, но потом ее воодушевление переходит в такую садистскую агрессию, что она начинает выдирать у девочки волосы и бить ее щеткой для волос. Девочка кричит: «Нет, нет, я не хочу, чтобы меня так причесывали!», женщина раздражается: «Если тебе не нравится быть причесанной...» — «Но когда вы начали меня причесывать, вы не делали мне ничего плохого...» — «Да, так было... но теперь...» Этот фильм не имел своей задачей показать, что девочка испытывает какие-то ощущения в половых органах, когда с нею проделывают такое, девочка чувствовала только одно: ей выдирают волосы, испытывая при этом садистское наслаждение. Зачем драматизировать? Ласки не всегда вызывают генитальное ощущение сексуального наслаждения. Однако этот фильм в какой-то степени отражает, как в зеркале, пуританский Квебек. И достоинство этих фильмов в том, что они заставляют детей говорить об инцесте.

Не рискуют ли взрослые при таком подходе перестараться, предупреждая молодых людей о возможной сексуальной агрессии взрослых, даже когда у тех нет и намека на совершение насилия или инцест?

Дети, которые рассказывали мне о том, что происходит в семьях, умеют отличать одно от другого: «Это очень скверный господин, и это видно, но его никто не знает. Но когда это папин друг, который приходит к нам...» Тут можно завязать с ребенком диалог: «Речь не идет о том, кого ты хорошо знаешь и кто так мил, что ты готов принять все, что он ни предложит. Тебя может увлечь кто-то значительно старше тебя и кто интересуется тобой. Если это доставляет тебе удовольствие, что тут такого — ведь это не твой отец... С отцом нельзя, если же это папин друг, который хочет быть и твоим другом, в этом нет ничего плохого, если ты хочешь того же, что и он. Но постарайся узнать его, не торопись». Нельзя запрещать отношения между подростками и взрослыми, если только это не инцест. Все остальное не должно быть наказуемо. Но воспитывать юных в сексуальном отношении необходимо: возмужание их еще не закончилось, и сексуальная жизнь только начинается. И нужен был бы закон, призванный защитить еще растущий организм, когда любовное влечение в нем уже появилось. В Канаде о любовном влечении вопрос не ставится... в фильмах его нет, есть только сексуальная агрессия. Или нарциссические комплименты красоте тела, красоте волос.

Падение рождаемости не проблема молодежи. Чем больше люди думают об этом, тем меньше они хотят детей. А когда люди молоды, они хотят иметь детей. Девочки, во всяком случае. Мальчики — в меньшей степени. Они сильно отличаются от девочек. Мальчики очень боятся заболеваний, которые передаются половым путем, но совсем не боятся сделать женщину беременной. Будь это даже их ребенок, им совершенно наплевать, им смешно.

Группа медиков из Монпелье опрашивала мальчиков и девочек вместе, но врачи считают, что эксперимент неудачен и причина бравады мальчиков заключалась в присутствии девочек. Несмотря на совместное обучение, которое ставит мальчиков и девочек в одинаковые условия, определяет для них одни и те же программы, совместные размышления, совместная дискуссия откровенными не получаются. Особенно если вопрос касается судьбы каждого из них. Разница в реакциях имеет под собой биологический фундамент... Обилие сперматозоидов таково, что мальчикам нет никакого дела до какой-то там одной клетки, которую они произвели. Подросток совсем не мечтает создать семью, имея в виду появление потомства. Он не думает о том, чтобы из-за чего-то там ограничивать свои желания. Когда человек задумывается о том, что он не вечен, только тогда он начинает думать о потомстве, не раньше. Но когда дебаты на эти темы проходят отдельно среди мальчиков

и отдельно среди девочек, они более продуктивны, потому что в конечном счете именно разная биологическая данность соответствует разному уровню сознания. Было бы только желательно, чтобы мальчики все-таки знали о том, что думают девочки этого же возраста, то есть чтобы они знали: у девочек на воспроизведение потомства совсем другая точка зрения. Опрос в Монпелье никак не затрагивал область чувств. Медики говорили только о вопросах физиологии, о менструальном цикле, оплодотворении и беременности. Они нарочно ничего не говорили о чувствах. И, несмотря на это, реакция не была ни нейтральной, ни пассивной. Реакция девочек — это реакция серьезных слушательниц, реакция мальчиков — насмешливое неприятие. Когда они отвечали на вопросы, то перебрасывались непристойностями. Опыт же шведов, которые пытались отделить чувство от полового акта, совершенно провалился. Даже странно, что в Западной Европе, среди педагогов, занятых воспитанием и информированием молодежи, еще бытует миф об абсолютно объективной информации, как будто нет никакого повода сомневаться в этом, ведь скандинавский опыт — это опыт провала. Состояние общества таково, что, если начинать говорить о половом акте, нельзя ограничиваться только этой информацией. Специалисты Монпелье беседовали со школьниками всех уровней. Уровнем же познаний женщин-преподавательниц в области физиологии своего тела, менструального цикла, противозачаточных средств они были просто поражены: он был ниже уровня информированности тринадцати-четырнадцатилетних девочек. Даже те, кто прослушал курс, ничего не запомнили. Так что только первичное воспитание что-то оставляет в памяти, позднее же, во взрослом состоянии, чужой опыт ничему не учит, потому что у человека уже есть опыт, который нельзя зачеркнуть. Опыт свершившегося факта. Мы видели учительницу, которая зачала своего первого ребенка, не догадываясь об этом. Она была обеспокоена тем, что происходит, и рикошетом ее обеспокоенность выражалась в агрессивном отношении К девочкам-ученицам.

Почему учителя испытывают такое отвращение к информации по сексуальным вопросам? Они боятся, что если молодые будут знать о зачатии, о сексуальной жизни, то совершенно потеряют всякий интерес к учебе. Любой предмет станет, по их мнению, менее интересным, если школьники узнают о сексе. Но разве только это и интересно? Все вышесказанное только доказывает, до какой степени школьники подавлены и что они будут чувствовать себя подавленными еще больше под угрозой прослыть развратными: «Они перестанут делать уроки».

Нельзя ли рассмотреть вопрос получения информации о половой жизни, которое будет организовано самими подростками? Может быть, об этом должны говорить сами подростки без взрослых?

Исследователи из Монпелье оставляли учеников одних, чтобы они могли поговорить, собравшись группами, и слышали всякие небылицы, которые те рассказывали друг другу. То немногое, что они знали, отдавало идеями времен наших бабушек.

Молодежи не нужен Гарлем. В антирасизме вся молодежь единодушна. Но вместе с тем известно, что среди молодежи есть тенденция воспитывать в самих себе новые формы сегрегации [Сегрегация — политика принудительного отделения по какому-либо признаку. — Примеч. ред] — возрастной.

Это единодушие относительно смешения рас в пользу единого многонационального общества со смешением всех культур в какой-то степени имплицирует борьбу разных возрастных классов в обществе. Молодежь отвергает всех, кто не их возраста. Это следствие того, что взрослые боятся подростков. Ведь это именно взрослые относятся к подросткам как к людям из другой эпохи. Учителя к тому же говорят: «Помолчи, ты еще ребенок». Правда, официального «тыканья» становится меньше. Возможно, это страх учителя — чтобы самому не превратиться в жертву... Но я думаю, подростки забегают вперед, исключая взрослых из общения, потому что те сами научили этому. Ко всему прочему, если они больше не горят желанием говорить со своими родителями, то с людьми того же возраста, что и родители, лишь бы не с родителями, они говорят. А вот родители не стремятся к контакту с ровесниками своих детей. Так что сегрегация во многом идет от взрослых мужчин и женщин, которые боятся молодых, боятся, что почувствуют себя униженными, если встанут на одну доску со своими детьми: «У тебя молоко на губах не обсохло», «Помолчи, ты ничего не видел в жизни». Взрослые думают, что опыт — это достояние зрелости. На самом же деле жизнь с самого начала есть непрерывное приобретение опыта. Она без конца что-то изобретает, все новые переживания и дает новый материал для изучения. Вот почему в рассматриваемую эпоху подростки кажутся своим родителям инопланетянами.

16 глава. Когда молодые берут слово

Рассмотрим вкратце результаты опросов, проведенных среди молодежи по поводу их интересов и жизненных ценностей. Они всегда говорят более или менее одно и то же. Молодые обеспокоены в первую очередь здоровьем, затем идут любовь, верность, реализация себя в работе. Деньги — потом. Интересно проследить эволюцию ответов на протяжении ряда лет.

Выделяется основная линия. Молодежь страдает от слишком легкой жизни и от отсутствия стимулов. Подростки бьются впустую. Их действительно задевает отсутствие контакта с учителями, презрение, которое те питают к их возрасту и к их мнению. Эти молодые люди, которые осознают себя представителями своего поколения в обществе, бывают неприятно поражены, когда на собраниях учителей и учеников никто даже не слушает, что они говорят. Я знаю очень немногих преподавателей, которые могут назвать те редкие случаи, когда директор делал так, как говорили учащиеся. Совет класса просто пародия. В противоположность этому существует опыт канадских школ, где всех учеников выслушивают, все их требования учитываются на еженедельном собрании, где каждый имеет слово. На голосование выносится каждое предложение или критическое замечание. Ничто не бывает упущено из того, что говорят дети: нельзя опровергать девиз «Взрослые служат детям». Но никакой демагогии. Они служат их образованию, их благу. Главное — чтобы в школе было доверие. Во Франции школьные здания безобразны, у выхода из школы детей ждут рэкетиры, дети жмутся к стенам, Не чувствуя себя в безопасности. У них нет ни прав, ни средств защиты, они и стараются сбежать — послушать джаз или даже классическую музыку. Я была удивлена, какое большое место занимает в их жизни классическая музыка. Это возврат к прошлому. Еще несколько лет назад, когда молодых спрашивали о классике, они говорили, что это не музыка. По их мнению, музыка родилась вместе с ними. Все, что было до, просто шум, шум для взрослых.