На Свободе . Беседы у микрофона. 1972-1979
Шрифт:
Видели ли вы документальные кадры в фильме «Обыкновенный фашизм» — каково было преклонение масс перед Гитлером? Немецкие женщины так искренне рыдали, переполненные восторгом и любовью, при одном только виде божества. Ну а, скажем, картины преклонения китайцев перед Мао Цзэдуном? Такие документальные кадры в Советском Союзе любят с иронией показывать. Однако картины поклонения советским — в тот или иной момент стоящим у власти — вождям показываются без иронии, не так ли? А картины поклонения предыдущим, уже не стоящим у власти, не показываются совсем, словно их и не было, вот как смешно.
Однако что было, то было, и сколько среди нас живет тех, постарше возрастом, кто был участником минувших поклонений, а среди них тех, кто был искренним участником.
Вот, скажем, появляется сегодняшнее божество. Все должны встать и сильно бить ладонью о ладонь, стараясь иметь при этом просветленное лицо. Назначенный для управления ритуалом человек при этом отсчитывает в уме время, по истечении которого он даст сигнал к прекращению демонстрации восторга тем, что сам, первый, прекратит аплодировать — только у него такое право, и все смотрят, когда он, председательствующий, прекратит, тогда все прекратят и сядут. При этом, если запланировано заранее, другой выделенный человек, помещенный среди массы, должен будет выкрикнуть точно определенное число лозунгов, с точно известным и утвержденным текстом, а все остальные поддержат протяжным «ура».
Далее тоже известно — божество будет читать отпечатанный крупными буквами, с расставленными ударениями, не им написанный текст; время от времени чтение будет прерываться новыми проявлениями восторга по сигналу — ну и заключительный ритуал восторга в конце, такой же, как в начале. Если текст предназначен для публикации, то он будет опубликован самым широким образом, и всем надо будет говорить: «Как это мудро, как это глубоко, гениально, изумительно, восхитительно, это прямо как прожектор освещает нам путь», и желательно отрывки из этого текста к месту и не к месту цитировать всюду, от передовиц до поваренных книг, ибо если не процитировать, то лица, назначенные следить за этим, сразу же спросят: «А почему вы не процитировали?»
Это все известно, это все отработано, в конце концов, и не сложно, и не так уж трудно. Вопросы относительно формального, чисто ритуального выражения якобы восторга меня лично не беспокоят. Да в конце концов, у любой эпохи и в прошлом были свои ритуалы, да еще сколько, одни умнее, другие глупее, и смешные и нелепые, всякие, и в повседневной жизни, в быту, у каждого из нас — сколько ритуалов, сколько всего такого, что «так принято», уж никто и не помнит, и не может объяснить зачем. Один чихнет, другой говорит «на здоровье» — так принято, да и точка. «Так принято» — я понимаю.
Нет, меня беспокоит неритуальное, а искреннее проявление восторга там, где, по-трезвому, ни о каком восторге и речи не могло бы быть. Я начал с рассказа о своем собственном когда-то искреннем восторге перед трудом Сталина об экономических проблемах. И о том, как вскоре после того, как наваждение прошло, встал вопрос: «Почему оно было?»
И вот, даже сегодня, через много-много лет, я не вижу простого, однозначного ответа на этот вопрос, по крайней мере в отношении самого себя… представьте, не вижу. А я хочу все-таки в нем разобраться, хотя бы попытаться разобраться. Ограничиваюсь сегодня, однако, лишь постановкой вопроса, в моей следующей беседе эта тема будет продолжена.
28 января 1977 г.
Да, вот я теперь вспоминаю и ясно вижу, как в какой-то период моей жизни я восторгался Сталиным. Период был, однако, относительно короткий, я был в возрасте где-то от двадцати до двадцати четырех лет. И что особенно поразительно: это были самые последние годы жизни Сталина — годы 49-й, 50-й, 51-й, 52-й… То есть когда сталинизм достигал уже последней степени ужаса, Сталин как личность был в глубине маразма… Самое простое: махнуть рукой, отделаться простым успокоительным
Смотришь вокруг себя и видишь, что многим людям такой фокус вроде бы и удается. Когда после xx съезда стало таким модным поносить на все заставки «культ личности Сталина», было очень любопытно наблюдать некоторых беззаветнейших в свое время сталинистов, которые теперь чернили Сталина как только могли, и оказывается, они всю жизнь были антисталинистами, но скрывали это и так мучились, бедные. Даже те, кто всю свою карьеру построил благодаря небезызвестным методам и приемам сталинских времен.
Даже те, кто в свое время прямо в истерике бился, выражая свое преданное преклонение перед отцом всех народов и гением всех времен. Что, значит, то была такая игра, этакий театр, что ли? Нет, не был то стопроцентный театр. Это задним числом трусливое сознание пытается убедить и других и себя: что оно-де не спало, что оно все понимало.
Известно, что если долго и упорно повторять какую-то ложь с собственным желанием поверить в нее, то в конце концов лгущий уже и сам действительно верит в свою ложь, верит, что все было на самом деле именно так, как он лжет, и верит искренне. Так что, может быть, кто-то из бывших искренне преданных сталинистов, говоря о своей якобы «внутренней оппозиции» Сталину (никогда не существовавшей), сегодня уже формально и не лжет, ибо уже сам искренне верит в то, что говорит. Но от этого, конечно, не легче. В конце концов, знаменитый лозунг «За Родину, за Сталина!», с которым шли в атаку, — что, все кричавшие его и умиравшие с ним на устах, все до единого кричали и умирали с «внутренней оппозицией» к Сталину?
Я близко знал одного человека, совсем уж близко знал, потому что это был мой тесть, который, всякий раз бывая в кино, во время показа киножурнала «Новости дня» принимался безудержно плакать от счастья и любви, когда на экране появлялся Сталин. Без Сталина же в свое время не было ни одного киножурнала. Во время похорон Сталина мой тесть сам чуть не умер от горя в самом прямом смысле — с ним были припадки.
Некоторое краткое время затем он во время киножурнала «Новости дня» не плакал. Но после xx съезда, гляжу, он опять плачет в кино. Но теперь уже при виде Хрущева, «нашего дорогого Никиты Сергеевича». А в то время уже без Хрущева не было ни одного киножурнала. Его жену — мою, значит, тещу — это прямо бесило. Говорила, что с ним невозможно в кино сидеть рядом. Заготавливала ему несколько носовых платков. Только погасили свет, только лишь пошли первые кадры, только лишь появился «наш дорогой Никита Сергеевич» — старик в рев, зрители удивленно оборачиваются. С тем он и умер, царство ему небесное, и я не знаю, плакал ли бы он теперь, во время нынешних киножурналов. Но полагаю, что да.
Помнится, я ему однажды очень осторожно напомнил, как он плакал когда-то при виде Сталина на экране. Старик очень рассердился, прямо пришел в бешенство, но не стал ничего объяснять или доказывать, просто смолчал. И на том спасибо.
И вообще, не мнеприпоминать кому-либо такие вещи. У меня есть материал для исследования поближе: я сам. Я уже говорил в прошлой беседе, что те несколько лет моей жизни, когда я искренне восторгался Сталиным, до сих пор заключают в себе загадку для меня. Ах, как было бы гладко и хорошо, если бы их не было. Завидую тем людям, которые рассказывают, что они всю жизнь, начиная с детства, прекрасно видели нелепости и безобразия существующего в СССР устройства. Один автор, например, рассказывает, что, еще будучи в пионерском возрасте, он наотрез отказался вступить в пионеры по идейным соображениям. Я верю. И, веря, завидую: у меня все было не так ровно. Я с самого детства видел слишком много нелепостей, и безобразий, и прямого ужаса, а вот поди ж ты, вырос и в возрасте, когда человек только-только прекращает расти, вдруг очутился в состоянии готового искренне и вдохновенно хотя бы и идти в смертельную атаку с лозунгом «За Сталина!» на устах. Загадка? Да!