На свои круги
Шрифт:
– Что? Что тебе надо?
Барон, недоумевая, смотрел сверху, с высоты коня.
– Послушайте меня, пожалуйста, милорд. Только не торопитесь, я не займу много времени.
– Говори! Быстрее!
– Посмотрите на всех! Кого вы берёте с собой?- Дёрнул подбородком в сторону оруженосцев, готовых отправляться вместе со своим господином.- Все ранены и сильно устали. Посмотрите на себя. Вы тоже устали.- Он явно видел лицо барона в отброшенном забрале шлема, видел влажные седые пряди волос на лбу.- Позади прошедший бой, столько сил потрачено! Сейчас всем нужен отдых и помощь!
– Отдохнём
– Подумайте сами! Вы берёте слишком мало людей! Это будет не просто погоня, это будет стычка с войсками врага. Вы думаете, барон Арвинский отступает один, и вы просто догоните его и всё? Неужели вы думаете, он позволит вам так просто убить себя? Рядом с ним его люди, рыцари, слуги, оруженосцы! Он не будет один! Вы не сможете победить его теми силами, что берёте с собой, и не сможете убить его!
Барон слушал его внимательно, медленно меняясь в лице, потом выдохнул хрипло:
– Я не понял, ты кому служишь? Пусти!- Снова толкнул коня шпорами, ударил шенкелями по бокам, и вороной дёрнулся вперёд на Эрвина, присел на задние ноги, толкая широкой грудью, тканью заляпанного грязью вальтрапа.
– Подождите!- крикнул Эрвин, не пуская барона вперёд.
– Если ты боишься – можешь оставаться! Я отменяю свой приказ относительно тебя! Мне не нужны трусы!
– Я не боюсь!
– Тогда зализывай свои раны! Мне не мешай! Пусти!
Конь снова навалился на Эрвина, но тот упрямо стиснул зубы, не пропуская рыцарского коня, рванул за уздцы, и жеребец резко вскинул голову, скаля белые зубы.
– Милорд, прошу вас!
– Пусти! Пусти меня или я...- Барон не договорил и замахнулся на Эрвина своим мечом.- Я убью тебя! Ты слышишь?! Отойди в сторону! Убирайся, молокосос! Пошёл вон! Уберите его!
Лезвие меча мелькнуло у самого лица Эрвина, но тот успел отбить его в сторону ладонью в перчатке и быстро заговорил:
– Вы же слышали, что противник отступает без паники и беспорядка, это значит, что у них ещё остались силы. Они же даже раненых своих забирают! Это не я придумал! Милорд, вы со своими силами попадёте в засаду, и ваш отряд перебьют! Почему вы не понимаете этого? Вы берёте слишком мало людей, чтобы преследовать противника. А большой отряд вам собрать не из кого, и ждать, пока соберутся ваши рыцари – некогда! Вы же грамотный человек! Просто месть затмила ваш разум! Пройдёт время, и вы поймёте, что я был прав. Неужели вы хотите, чтобы про вас говорили, что вы безрассудно бросились за противником вдогонку и попали в засаду?! Вы этого хотите? Милорд! Прошу вас...- Голос его сорвался почти на шёпот, и Эрвин от бессилия доказать что-то замотал головой, не зная, какие ещё слова подобрать, чтобы доказать безумие происходящего.
– Милорд, прошу вас... подумайте сами...
Барон выслушал его и медленно опустил руку с мечом. Обернулся на своих оруженосцев, замерших в безмолвном ожидании. Только сейчас будто увидел их всех, как их мало и какие они, заметил повязки на руках и ногах, уставших взмыленных лошадей, осунувшиеся, угрюмые лица пажей и слуг.
– Помогите мне!- приказал громко, и ему помогли слезть с седла. Эрвин в этот миг облегчённо выдохнул, понимая, что переубедил барона.-
Слава Богу! Господи! В этом мире ещё есть место здравому смыслу и рассудку!
– Объявляю всем, что я признаю Эрвина – воина без наследства – своим официальным оруженосцем. При первой же возможности я приму его в свои рыцари и наделю землёй!
– Аминь,- сказал кто-то из ребят-сквайров рядом.
Но барон не закончил. Рукой в перчатке, обшитой железными нашивками, он наотмашь ударил Эрвина по лицу своей знаменитой тяжёлой пощёчиной.
– А это тебе, чтоб не спорил с сеньором...
Эрвин аж упал на колено, чувствуя, как рот наполняется кровью. Вот это да! Вот этого-то он точно не ожидал...
Спасибо, барон, спасибо... Вот тебе и благодарность за то, что дважды за сегодня только спас вашу жизнь.
Кто-то из оруженосцев барона, походя, участливо коснулся плеча. Ну хоть здесь, слава Богу... Кто-то понял, что рискуя, он, вероятно, спас жизни всех, кто не поехал догонять отступающих.
А потом, после завершения боя, Эрвин видел, как возвращались к месту лагеря все, кто мог вернуться сам или с помощью товарищей и слуг. Как привозили раненых, и как врачи по мере сил оказывали помощь. Видел, как собирали убитых и складывали их в небольшой овражек неподалёку. Перед глазами стояли ряды тел в кольчугах и латах, уложенные плечом к плечу в братскую могилу.
Он смотрел на это всё и думал. Думал о войне, о своём отце, о своём учителе – графе Крейве Либернском, о тех годах, когда был оруженосцем. За всё то время он так ни разу и не побывал в настоящем походе. Пару раз в отряде с графом громили небольшие крепости вассалов недружелюбного соседа. Но всё это теперь казалось несерьёзным приключением далёкой юности. Хотя лет-то прошло от этих событий сколько всего? Три года, наверное...
Потом граф мирился со своими недругами, выпивались кубки с вином, давались новые заверения, и всё под музыкальное сопровождение менестрелей и танцы. До следующего раза...
А в настоящем, серьёзном бою, где можно было погибнуть или оказаться смертельно раненым, Эрвин до этого дня не был никогда.
Даже какими-то глупыми вспоминаются сейчас желания и слова прошлого, те мечты оказаться в походе, в бою, перед лицом смертельной опасности, лицом к лицу с врагом. Стыдно за написанные стихи, где воспевал войну и битвы, походы и сражения.
Зачем? Зачем это всё? Для кого? Во имя чего?
Чтобы лежать потом вот так же вот, пробитым арбалетной стрелой, истёкшему кровью, с перерубленными руками и ногами? Зачем?
А вечером после всего этого граф Гавардский устроил пир прямо в лагере. Все бароны графа и их рыцари были там, в большом графском шатре.
Узнав о пире, Эрвин поморщился, как от зубной боли. Это ещё зачем? Перевязали раненых, похоронили убитых, а теперь напьёмся, и будем веселиться до утра? Так, что ли? Ну уж нет...
Он остался в палатке с другими оруженосцами и слугами. Кто-то из сквайров ушёл с бароном, кто-то бродил по лагерю, кто-то был ранен и отдыхал, Эрвин же собирался просто выспаться, чтобы побыстрее забыть сегодняшний день.