Шрифт:
Уютный детектив
Любви все возрасты покорны
Пролог
Весна встала
– Здравствуй, солнце! – сказала Земля.
Солнце радостно улыбнулось ей в ответ:
– Здравствуй, Земля! – И тотчас брызнули с небес золотые искры, которые, упав на землю, затерялись на миг в траве-мураве, чтобы чуть позже обратиться в ярко-жёлтые цветы и раззолотить всё вокруг.
– Одуванчики! – радостно воскликнула маленькая девочка с большим голубым бантом.
И заулыбались спешившие по своим делам прохожие, почувствовав, как мгновенно улучшилось их настроение, то ли от солнечного света, то ли от восторженного детского возгласа, то ли от россыпи одуванчиков в траве, которые напомнили им об их собственном таком далёком детстве…
Хотя, может быть, детство никуда и не уходило? Просто спряталось в одном из потаённых уголков души и сладко заснуло, чтобы время от времени неожиданно просыпаться, выскальзывать наружу и заставлять нас вести себя неразумно с точки зрения строгого здравого смысла, веселиться без удержу и даже шалить.
Кому из нас не доводилось слышать обращённые в наш адрес слова: «Ты ведёшь себя как ребёнок!» А что? Разве так уж плохо хранить в укромном уголке души солнечные отсветы своего детства?
И, может быть, был прав французский писатель Альфонс Доде, когда говорил: «Начальные впечатления, впечатления детских лет – почти единственное, что запечатлевается у нас на всю жизнь. В пятнадцать, самое большее – в двадцать лет, оттиски готовы. Всё остальное – повторные оттиски первого впечатления».
Глава 1
В это прекрасное утро Антонина Петровна Турчининова вдруг осознала, что ей до ужаса надоело таскаться и в жару, и в холод, и в слякоть, и даже в такую чудесную погоду, как сегодня, на постылую работу. Ей только что исполнилось 57 лет. И пока она ещё не превратилась в дряхлую старуху, ей страстно захотелось пожить для себя. Пожить на полную катушку!
И она в тот же день написала заявление об уходе на заслуженный отдых.
Начальство схватилось за голову, забегало по кабинету, ища пятый угол, но не нашло его и плюхнулось со вздохом обратно на свой начальственный стул, водрузило на нос очки и спросило:
– Антонина Петровна! Что это на вас нашло?
– Озарение! – радостно улыбаясь, сообщила Антонина.
Начальство нахмурилось, свело брови на переносице.
– А о коллегах
Антонина беззаботно пожала плечами.
– А обо мне, грешном?! – возопило начальство.
– О себе вы сами хорошо заботитесь, Анатолий Дмитриевич, – ответила женщина.
– Вы меня без ножа режете! Конец квартала!
– Середина, – беззаботно поправила начальство Антонина.
– Вы это точно решили? – упавшим голосом спросило начальство.
– Окончательно и бесповоротно!
– Может, вы ещё передумаете, Тонечка, – с умоляющей ноткой в голосе кротко проговорило начальство и беспомощно улыбнулось.
– Подписывайте, Анатолий Дмитриевич! Не тяните резину, – решительно сказала Антонина.
– Всё с вами понятно! Казнить! Нельзя помиловать! – Начальство рубануло воздух ребром ладони.
– Меня? – весело рассмеялась Антонина.
– Кабы вас, – с нескрываемым сожалением вырвалось у визави.
Начальство долго на ощупь искало на своём огромном столе ручку, потом подписывало заявление с таким кряхтеньем, словно одно тащило баржу по Волге, заменив в одночасье всех бурлаков с картины Репина.
Потом начальство долго укоризненно качало головой и под конец посмотрело на сияющую Антонину, как Ленин в своё время смотрел на буржуазию или как мышь на крупу. Кому как больше нравится. И махнуло рукой, отпуская на свободу сотрудницу, которую не смогло удержать.
Хотя, по логике вещей, надо было так смотреть на своё начальство Антонине, наконец-то освободившейся от его пут.
Как хотелось ей напомнить неуважаемому Анатолию Дмитриевичу о том, что он, глубоко наплевав на Трудовой кодекс, заставляет своих сотрудников ишачить на него по шесть дней в неделю и не менее семи-восьми месяцев в году по десять-одиннадцать часов в день. В остальные месяцы рабочий день длился девять часов. Хотя ещё несколько лет назад экс-глава правительства заикался о четырёхдневной рабочей неделе. Где она, эта неделя? Ау!
Никто не думает о том, что люди практически всю свою жизнь проводят на работе. Когда им отдыхать? Наслаждаться жизнью? Им даже детей некогда воспитывать, и растут они сами по себе, как попавшие под опалу нежные одуванчики лекарственные.
«Да ну их всех, этих эксплуататоров», – подумала Антонина, но ничего говорить начальству не стала, тем более что Анатолий Дмитриевич был из категории новых хозяев жизни, и ему и Трудовой кодекс, и жалобы работников были как об стенку горох. Или, как говорила её покойная бабушка: «Писай ему в глаза, скажет, божья роса».
Так что, подхватив подписанное заявление, Антонина просто выпорхнула из кабинета начальства, оставив его сидеть с постной физиономией.
Ради справедливости стоит признать, что сокрушался Анатолий Дмитриевич Кузякин не зря. Антонина Петровна Турчининова была ценным работником, и именно благодаря её уму, упорству и умению ладить с людьми фирма ежегодно, как не раз признавался Анатолий Дмитриевич, заключала немалое количество договоров. Деньги текли в карман Кузякина полноводной рекой. Но этот факт мало отражался на благосостоянии сотрудников фирмы.