На тихом перекрестке
Шрифт:
После окончания церемонии, когда все пошли к воротам кладбища, маленькая ссохшаяся ручка легла на локоть Шано:
— Простите, милая барышня, ведь это вы Шано Шевальер?
Шано подтвердила, ощущая себя рядом со старушкой великаншей — пожилая дама была очень мала ростом и казалась столь же древней, как крепость Лот-Саган.
— Микаэль много рассказывал о вас, — наперебой заговорили старушки. — Мы так рады увидеть вас. Печально, конечно, что Микаэль… Он ведь был такой молодой…
Милые старушки, оказалось, вовсе не были родственницами Майка. Они были обитательницами пансионата для престарелых дам в Мюре-на-Отейне, а Майк когда-то — лет пятнадцать
— Очень милый молодой человек, — хором пели старушки. — Очень внимательный…
Мюллер с Коэном переглянулись. Шано их прекрасно понимала: оба, конечно, пытались сообразить, какой «навар» «милый Микаэль» мог иметь с этих древних старух — в его бескорыстное внимание, проявляемое с таким постоянством, никто из них троих не поверил, но разочаровывать старых дам просто не повернулся бы язык.
Старушки очень любезно пригласили всех троих к себе в Мюр-на-Отейне, где будет «что-то вроде поминок по бедному Микаэлю».
— Мы с господином Коэном, к сожалению, не сможем, — вежливо ответил за всех господин Мюллер. — Мы ведь тоже уже не молоды, да и дела. А вот Шано прибудет непременно.
Шано удивленно воззрилась на него, но ее патрон и компаньон как ни в чем не бывало уже раскланивался с милыми старушками, и Шано тоже пришлось, скромно улыбаясь, кивать им.
— Так мы ждем вас непременно, мадемуазель Шевальер, — сказала ей на прощание та самая старушка, что начала разговор первой; и «тетушки» «милого Микаэля» отбыли в таком же, как и они, музейном «паккарде», отважно пилотируемом одной из них.
— Садись, подвезем, — предложил Шано инспектор Коэн, когда они остались втроем.
Шано не отказалась. Расположилась на заднем сиденье инспекторского «вольво» и молчала, пока они выруливали со стоянки и выезжали на шоссе.
Первым заговорил господин Мюллер.
— Тебя куда, домой или сразу в контору? — не оборачиваясь, поинтересовался он.
— На вокзал! — мгновенно парировала Шано. И ядовито добавила: — Мне же нужно в Мюр-на-Отейне, вы что, забыли, патрон? А то не успею на поминание «милого Микаэля»!
— Да? — невозмутимо ответил тот, снова не затруднившись повернуть к ней голову. — Что же ты сразу не поехала с тетушками?
Может, показалось, а может, это был просто какой-то посторонний звук, но Шано вдруг услышала, что старший инспектор Коэн вроде как тихонько хрюкнул, и машина вильнула. Тогда Шано прорвало:
— Послушайте, патрон, — запальчиво заговорила она, — я вас не понимаю! У нас что, нет других дел, кроме как возиться с божьими одуванчиками из какого-то Богом забытого приюта? Или, может, они на подозрении? — Шано просверлила яростным взглядом затылок инспектора Коэна; машина снова вильнула. — И я должна узнать у них, зачем они заморозили беднягу Майка и где прячут баллоны с жидким азотом?
— Ты думаешь, это был жидкий азот? — поинтересовался господин Мюллер.
— Ничего я не думаю!
— Зря, — наставительно произнес Коэн и явно процитировал откуда-то: — «Думать — не развлечение, а обязанность».
— Особенно для молодого подающего надежды сыщика, — в тон ему добавил Мюллер.
Впрочем, шутить и забавляться господа старые сыщики вовсе не собирались. Это Шано поняла, когда, вместо того чтобы высадить ее и Мюллера у конторы
Это ее насторожило. И не зря.
Потому что, поднявшись в контору и помянув Майка Касслера тремя наперсточками коньяку, который господин Мюллер хранил у себя в сейфе для «медицинских целей» — «Упокой Господь грешную его душу, не такой уж это был и плохой человек», сказал он при этом, — старший компаньон сыскного агентства «Мюллер и Шевальер» предложил своему младшему компаньону внимательно выслушать то, что скажет сейчас его друг и коллега, присутствующий здесь старший инспектор Коэн, и только после этого решать: стоит ли такой занятой особе, как мадемуазель Шевальер, тратить свое драгоценное время на поездку в Мюр-на-Отейне.
— Прекрати, Карел, — недовольно поморщившись, прервал витиеватую речь своего «друга и коллеги» Коэн. — Что это на тебя нашло?
Он поудобнее устроился в кресле и заговорил четко и деловито.
Оказывается, в деле Майка все было не так просто, и дело тут даже не в способе убийства. Точнее, даже не убийства, а умерщвления, потому что коронер признал Майка умершим естественной смертью при невыясненных обстоятельствах. Патологоанатом указал причиной смерти внезапную остановку сердца, но отрицал возможность применения медикаментозных средств. Указанную выездным судмедэкспертом температуру тела — плюс четыре градуса по Цельсию — патологоанатом счел ошибкой или опиской, поскольку добиться такой температуры в жару можно было только замораживанием, а признаков обморожения патологоанатом не нашел.
— Но мы-то знаем, что Касслер действительно был заморожен, — говорил Коэн. — Он был как лед, поэтому в естественную смерть Майка я не верю. И в то же время все говорит за то, что Касслер умер именно в своей квартире, на том самом месте, где ты его нашла.
Шано вдруг представила себе это — Майка в его пустой одинокой квартире. Вот он что-то вяло, нехотя жует, стоя на кухне, у окна; вот сидит в своем кресле, время от времени прихлебывая из горлышка свою любимую анисовую; или лежит, прикрывшись одеялом, на скрипучей постели — и постепенно слабеет, слабеет… Почему он не обратился к тому же доктору Ришару? Ведь наверняка чувствовал, что заболевает! Почему не сходил в аптеку? Денег не было? Тогда почему в конце концов не позвонил ей, Шано? Может, он чего-то ждал? Или боялся?
— Последние трое суток, — продолжал между тем Коэн, — Касслер скорее всего совсем не выходил из дома. Во всяком случае, его никто не видел в это время: его не встречал никто из приятелей и соседей по дому… Их всех — кого удалось достать, конечно, — допросили. Он не появлялся в своих излюбленных местах — барах и забегаловках, в бильярдных и у девиц соответствующего поведения. Он даже не явился на две назначенные им самим встречи…
И все бы ничего, но один из приятелей Майка обмолвился, что тот вроде бы затевал какое-то очередное дельце. И не мелкое. Если верить этому приятелю, Касслер хвастался, что, обделав дело, он плюнет на все, уедет из этой паршивой Корисы куда-нибудь поближе к природе и будет наслаждаться покоем; он якобы даже уже присмотрел себе домик — тут Коэн многозначительно поднял палец и поглядел на Шано — где-то на Отейне. Хвастался Касслер и перед другими, но никто не принимал его разговоры всерьез — мало ли кто чем похваляется за бутылочкой анисовой?..