На тихой улице
Шрифт:
Вспомнив все это, взглянув на прошлое повзрослевшими глазами, Алексей проникся глубоким уважением к матери. Он понял ее. Понял, ощутил ее горе, увидел такой, какой она была тогда, — еще молодой, красивой, мужественно встретившей свою тяжкую утрату.
Увидел он и себя, точно всю жизнь перелистал, машинально сжимая в руках вот эти свернутые в трубочку листочки, по которым собирался выступить сегодня в клубе. Догадался: с того самого дня, когда узнал о гибели отца, кончилось его детство.
Задумавшись, Алексей вышел из комнаты в коридор.
—
— Пройдусь немного, — сказал Алексей. — Все в голове перепуталось, не знаю, что и говорить стану. — Он показал матери свернутые в трубочку листки: — Вон сколько понаписал!
— Ох, Алексей, — озабоченно сказала мать, — шутка ли — такая беседа! О детях… Да ведь ты и сам еще дитя…
— Это только для тебя, мама, — улыбнулся Алексей. — А для других я, пожалуй, из детского возраста вышел.
— Велик, велик, чего там! — насмешливо сказала мать. — А все же, о чем говорить будешь? Не худо бы тебе наперед с матерью обсудить. Ты судья, а я, как-никак, учительница. Дети — это уж по моей части.
— А по моей? — спросил сын.
— Ты судья… — с сомнением в голосе повторила мать. — Ну ладно, иди. Мы с Евгенией Викторовной уговорились прийти тебя послушать. Из нашей школы и директор будет и еще кое-кто из учителей.
— Ничего, пусть приходят, — недовольно сказал Алексей. — А вот ты-то зачем? Я не артист и не в театре выступаю, чтобы ходить смотреть на меня.
— Был бы артистом, так, может, и не пошла бы, — сухо заметила мать. — Приду, не отговаривай.
— Тебя отговоришь! — усмехнулся Алексей. — И в кого это у тебя, мама, такой характер строгий?
— Да уж не в сына, — рассмеялась мать. — А вот ты в кого уродился такой самоуверенный, что с матерью и посоветоваться не желаешь? Ну-ка, ответь! — Ласково подтолкнув сына к дверям, она отвернулась, чтобы Алексей не заметил проступивших у нее на глазах слез.
— Мама, — останавливаясь в дверях, сказал внезапно дрогнувшим голосом Алексей, — спасибо тебе за всё…
Мать быстро оглянулась, удивленная, тронутая, но сына уже не было в комнате.
В клуб идти было еще рано, и Алексей решил побродить по арбатским переулкам, которые так хитро переплелись между собой, что, взятые вместе, образовали как бы городской лабиринт, давно, впрочем, изученный и распутанный Алексеем. Ему всегда было интересно бродить по этим живописным улочкам и переулочкам, где московская старина жила даже в их названиях: Плотников, Скатертный, Хлебный, где чуть ли не каждый дом был по-своему знаменит, имел свою историю.
Алексей и не заметил, как вышел к набережной. Знакомая путаная тропа переулков сама вела его за собой.
Вступив на широкое полотно Бородинского моста, Алексей в изумлении остановился. Мост невозможно было узнать — так раздался он в ширину. Раздалась и улица, исчезли ветхие домишки на набережной.
Широко и нежданно открылся перед Алексеем его родной город. Открылся по-новому, но сразу стал близким
Казалось, самая заветная твоя мечта, не обедненная, не укороченная, рождалась вокруг, но только не ты, а другие сумели воплотить ее в жизнь. Это случилось потому, что совсем разные люди и совсем разными путями шли к одной цели.
Да, именно такой хотел видеть свою Москву отец Алексея, инженер-строитель Николай Кузнецов. Но разве не такой же представлялась она и сыну, когда думал он о новой Москве?
И в этом единстве осуществляемой советскими людьми мечты заключалось самое удивительное и, пожалуй, самое прекрасное, что увидел сейчас Алексей, стоя на мосту.
Большая порожняя баржа, медленно продвигаясь по реке, подошла к устоям моста, и доски, которыми была устлана ее палуба, замелькали под ногами Алексея. Но ему показалось, что вовсе не баржа, а мост тронулся с места и поплыл над рекой, над городом. Ощущение полета было настолько велико, что не один Алексей, а все, кто находился на мосту и следил за проплывающей баржей, испытали это чувство. Взрослые притихли и удивленно переглянулись, а дети с радостными криками забегали вдоль перил.
На мгновение все вокруг сместилось в глазах Алексея. Придвинулся и стал почти вровень с мостом высотный дом на Смоленской площади, а далекий, подернутый закатной дымкой университет на Ленинских горах точно выплыл из-за облака и встал на горе, поблескивая крохотными, как светляки, стеклами бесчисленных окон.
Но вот баржа прошла, и ощущение полета, которым были захвачены все, кто стоял на мосту, исчезло. Взрослые и дети двинулись дальше — каждый по своим делам. Пошел вместе со всеми и Алексей — время было идти в клуб.
14
Немало потрудилась Лена Орешникова, собирая на встречу с Кузнецовым учителей из своей школы. Почти все они были в отъезде — кто проводил летний отпуск на юге, кто жил на даче и неделями не бывал в Москве.
— Отдыхаем, голубушка, от наших разлюбезных мальчишек, — сказала Евгения Викторовна, руководительница класса, в котором учился Быстров, когда Лена приехала к ней на дачу в Кратово. — Десять месяцев в году все с ними да с ними, можно и отдохнуть.
Но, когда Лена рассказала Евгении Викторовне последние новости про одного из ее «разлюбезных мальчишек» и про то, что Мельникова уже подала заявление в суд, старая учительница не на шутку встревожилась.
Директор школы Валентин Александрович Зоров попытался было отговориться, ссылаясь на страдную пору школьного ремонта.
— Какие там беседы, Леночка! — сказал он. — Вот белила раздобываю. И еще эту самую арматуру.
— Белила! Арматура! — не сдавалась Лена. — А для кого, позвольте вас спросить, вы наводите в школе весь этот образцовый порядок?