На то и волки
Шрифт:
Недолгая, минут на семь, стоянка в Ракове — нынешней деревне, давно и бесповоротно потерявшей звание города. Пока водитель утрясал в крохотном автовокзале какие-то свои дела, мужская половина пассажиров покуривала на свежем воздухе. Данил к ним не присоединился. «Семерка» все это время стояла метрах в пятидесяти позади. Не исключено, им даже нравилось, что «клиент» ведет их в тихое захолустье — хотя подозревать подвох они просто обязаны…
Поехали! У распятия, на перекрестке, автобус сворачивает налево, вот и последние дома остались позади — Данил, примостившийся на последнем сиденье, укреплял на стволе «Макара» глушитель — паршивенький, с мембранами из пластика, чуть ли не одноразовый. Но он и не собирался стрелять много…
Руки он держал
Сейчас дорога плавно повернет влево… Он встал, прошел к шоферу и небрежно бросил:
— У «Ислочи» остановишь…
Тот столь же равнодушно стал притирать автобус к обочине. «Семерка», наученная опытом у всех предшествующих остановок, на всякий случай не обгоняла, а притормозила метрах в сорока. Данил выпрыгнул, обежал автобус спереди и, подобно любителю джоггинга, рысцой дернул в распахнутые ворота. Вокруг — ни единой живой души. Оказавшись под прикрытием небольшой кирпичной привратницкой (в которой отроду не водилось никаких привратников), он выхватил пистолет, чуть высунулся и дважды нажал на курок, целясь в шины свернувшей было влево «семерки».
Первый выстрел прозвучал не громче стука автомобильной дверцы, второй хлопнул погромче, на третьем глушак определенно и сдох бы, но третьего и не понадобилось, все было в ажуре — обе передние шины пробиты, трое обормотов внутри, как многие на их месте, пригнули головы, ожидая, что новые выстрелы будут сделаны по ним. Но Данил уже быстрым шагом удалялся к низкому зданию серых и бледно-желтых оттенков, самую чуточку напоминавшему старинный замок — из-за стилизованной высокой башенки, вздымавшейся справа от входа.
Когда-то здесь был дом писателей. Потом увлекшиеся перестройкой, гласностью, независимостью и прочими увлекательными глупостями труженики пера как-то незаметно упустили из рук свое кровное достояние, перешедшее к людям коммерческим. Впрочем, еще в старые времена, когда Данил ждал здесь дня «Д», писателей почти что и не было — август девяносто первого, мозги б не вспоминали…
Справа за стойкой торчал все тот же дедушка, смутно помнивший Данила, но даже если и не помнил — с расспросами не полез, равнодушно отвернулся, глянув, как вошедший уверенно направляется влево. Данил вошел в коридор, вновь повернул налево, по узкой лестнице поднялся на второй этаж, снова налево, направо…
Дом был словно нарочно создан для срубания хвостов или для декораций к кинотриллеру. В планировке он был прост — квадрат в два всего этажа — но по всему периметру второго этажа шли спуски на первый, совершенно одинаковые, отличавшиеся друг от друга лишь красными номерами пожарных колодцев на слепых площадках. Человек посторонний, будь он и трезвехонек, моментально оказывался в лабиринте и блуждал долго. Пустись за ним следом эта троица, он непременно уделал бы их в этом лабиринте, как хотел…
Спустился на первый этаж, ностальгически и печально покривил губы, проходя мимо комнаты номер три. Дернул шпингалеты единственного окна, расположенного довольно высоко, подпрыгнул, взлетел на широкий подоконник, спрыгнул наружу и метнулся в лес, забирая вправо по широкой дуге и не сомневаясь, что остался совершенно незамеченным.
Преследователи потеряют не менее часа, взявшись искать его в доме. Здесь не гостиница. Наверняка, как и в старые времена, никто не оставляет паспортов — и даже если, как встарь, господа коммерсанты заполняют «карточки гостей», след обрывается бесповоротно. Они потратят, пожалуй, даже не час, выясняя у обслуги, в каком номере поселился человек с такой-то внешностью — а обслуга привыкла к мельтешению лиц, нигде не зарегистрированным любовницам и приехавшим из города гостям, останется разве что идти по номерам, а это дело еще более долгое и проблематичное…
Он быстрым уверенным шагом шел меж сосен, держа курс на близкий Раков. Глянул назад, но «Ислочи» уже не увидел, конечно. Вновь ворохнулись горькие воспоминания.
Восемнадцатого августа девяносто первого года он выехал отсюда
Первый неприятный укол в сердце он ощутил, когда его «Жигули» проехали мимо солидно-кирпичного зданьица поста ГАИ на въезде в Минск. Обычно здесь всегда дежурили милиционеры с автоматами, логично было, что т е п е р ь посты будут даже увеличены. Однако пост был закрыт вообще! Через десять минут, проезжая мимо городского аэропорта «Минск-2», Данил увидел, как оттуда взлетает самолет. И это — чрезвычайное положение?! Возле железнодорожного вокзала — никаких признаков чрезвычайной охраны, только приткнулся у пригородных касс небольшой штатский «пазик» с полдюжиной парней в штатском. На душе становилось все тревожнее, и когда он приехал туда, где должен был находиться согласно штатному расписанию, внутрь вошел, уже явственно ощущая сосущее предчувствие провала, скольжения в бездну…
Так оно и оказалось. О тех днях он вспоминал редко, и, когда бы ни вспоминал, осадок был самый пакостный. Все были готовы, все было готово, недоставало лишь хриплого рева охотничьего рога — а вот его-то и не последовало. Сутки спустя Данил сидел в комнате, где усатый подполковник, вопреки строжайшим инструкциям успевший опрокинуть стакан, стучал кулаком по столу и орал:
— Блядь, мы же профессионалы! Мы ювелиры! Только моторы завести! Давайте команду!
Но тот, кто должен был дать команду ему, а заодно и Данилу, сидел уставясь в стол, с мертвым лицом — потому что не получил команды и сам. Никто не получил команды. До самого конца команды так и не последовало. Двадцать первого, когда все рухнуло, Данил улетал отсюда — и, глядя в иллюминатор катившего по взлетной полосе самолета, видел, как идет к зеленому «Ил-76» густая колонна десантников. Очень возможно, это были ребятки того подполковника. Все рухнуло. Не нашлось молодого корсиканца, способного рявкнуть: «Вперед!» — ибо перевороты, устроенные молодыми военными вундеркиндами, проваливаются раз в десять реже, чем путчи, задуманные старыми интриганами…
…Через двадцать минут он вышел к пивнушке в Ракове, угнездившейся аккурат напротив православного храма. Вошел в темноватое помещеньице, сразу углядел Степашу у окна, но не подошел, лишь кивнул. Направился к стойке, оказавшись третьим в очереди, взял кружку, сел за столик и осушил одним духом.
— Порядок, — сказал Степаша. — Никакого хвоста.
— Тогда пошли.
Они свернули направо, прошли мимо почты, мимо серого католического костела, мирно соседствовавшего с православной церковью (а поблизости, кстати, примостился и молельный дом каких-то то ли баптистов, то ли адвентистов), вышли к «Волге». Данил откинулся на сиденье, закурил и сказал:
— А теперь жми в Минск, да так, словно за тобой черти гонятся… Соблюдая правила по мере возможностей.
Когда Раков остался позади, Данил чуть опустил стекло, достал из кармана кисло вонявший пороховой гарью глушитель, обтер его платком и выкинул на обочину.
— Трупов нет? — спросил Степаша.
— Нет даже поцарапанных, — сказал Данил с оттенком законной гордости.
Глава шестнадцатая
Введение в курс психиатрии
На левом берегу той же Свислочи, почти напротив Троицкого предместья, высятся два многоэтажных стеклянных здания — по общему мнению, самые фешенебельные гостиницы города Минска, одна из них еще в старые времена была интуристовской. Любой их постоялец, если вздумает прогуляться, обнаружит метрах в восьмидесяти от двух этих уютных отелей примостившийся на взгорке совершенно невидный домик — серенький, двухэтажный, без всякой вывески, с невысоким крылечком и кнопкой звонка у двери. Хотя заранее можно ручаться, что постоялец таковой даже не задержит на неброском домике взгляда.