На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж
Шрифт:
– Люди там полдня стоят, а еще ночь впереди.
Потом он, оглядев меня критическим взглядом, молча лезет куда-то в шкаф и выдает свои драные джинсы. Я судорожно натягиваю их в ванной. Теперь все. Мы едем на баррикады.
Ехать решаем на метро. Прямая линия, и о машине потом не думать. В вагоне почти пусто, все совершенно тихо, как и обычно в поздние часы. На выходе из «Баррикадной» (о Господи, вот ведь вечное название-то) наблюдается слабый людской поток. Неуверенный, негустой, но все же. Вливаемся, втягиваемся на площадь перед Белым домом. Толпа присутствует.
На мой взгляд, она довольно большая, но я вообще боюсь и не люблю
Вокруг стоит несколько танков, но они украшены трехцветными российскими флажками и – «вроде, наши». Народ их не боится, кто-то даже залезает на броню и беседует с солдатиками.
Пытаемся выяснить обстановку, но никто толком ничего не знает. Среди людей много поддатых, да, собственно, и мы ничем не лучше. Но в целом все довольно спокойно. Периодически кто-то начинает что-то вещать через матюгальники. Иногда громко включается трансляция «Эха Москвы». Передают сообщения из «Склифа» о том, что там полностью готовы к действию реанимационно-токсикологические бригады. Значит, наверное, ожидается штурм с газовой атакой. Становится как-то нервно.
Севка тем временем осматривает плацдарм. Мне строго велено идти за ним, молчать, вопросов не задавать и слушаться первого слова. Обходим площадь по периметру.
– Если что – вон забор. Ногу туда, ногу сюда, и через парк бегом – поняла?
– А ты?
– Бегом! Поняла?
Я показываю ему фигу в кармане – как же, брошу я его тут, не для этого весь день ловила, но молча киваю. Мы возвращаемся в толпу.
Раздают листовки – Ельцинский призыв к сопротивлению. Севка берет три штуки: «Тебе, мне и на подъезд повесить». Как он успевает обо всем этом думать?
В толпе начинают формировать ополчение – записывать тех, кто умеет хоть что-то. Мы ходим по площади туда-сюда. С неба начинает капать какая-то мерзость, дождь не дождь, изморось. Говорят, это хорошо при газовой атаке – газ намокает и оседает, не успевая причинить вреда. По-моему, это бред. Севка вдруг смотрит на часы, берет меня за руку и строго говорит, что если мы хотим успеть на последний поезд, то должны идти прямо сейчас.
– А штурм? – возмущаюсь я.
– Ничего не будет. А утром мы вернемся. – Севкин тон не терпит препирательств, да и я обещала слушаться. И потом, я устала и замерзла.
Мы идем в сторону метро, и вдруг навстречу с криками бежит толпа. Приближается колонна БТРов. Мгновенная паника, но тут же выясняется (кто-то объявляет по громкоговорителю), что это взвод, перешедший на сторону Белого дома, и что он будет нести тут охрану. Все радостно возбуждены.
Вдруг человек в военной форме, пробившийся к БТРам, начинает громко призывать солдат не нарушать воинский долг и выполнять присягу. Кто-то пытается отстранить, заглушить его, он не реагирует, и тут...
Толпа накидывается на него, и ребята из только что созданного ополчения Белого дома буквально закрывают несчастного своими телами. Так и уводят потом, прикрывая от толпы... Это очень страшно.
Потом мы все-таки едем домой, чудом успев на последний поезд. Придя, сразу падаем спать, ни разговаривать, ни чего другого не хочется.
Заснуть не получается. Я лежу, скорчившись, в полубреду-полузабытье. Отчаянно мерзнут ноги – горячую воду у Севки отключили две недели назад,
И страшно, и муторно, и вообще ничего неизвестно...
ВТОРНИК, 20 августа
Наверное, мне удалось в конце концов заснуть, потому что, когда я открываю глаза, за незавешенным окном брезжит мутное серое утро. Несмотря на сон, мозги включаются сразу же, будто не отдыхали. Первая мысль – вдруг все вчерашнее просто приснилось? Смотрю на часы, которые остались с вечера на руке, – начало седьмого. На улице стучит по подоконнику дождь, очень мирно, и вообще все тихо кругом. Севка спит...
Поворачиваюсь посмотреть на него, и вдруг... Он страшная сова, хуже меня, для него утреннее просыпание – мука мученическая, когда бы я ни будила его, он только зарывается в подушку и стонет: «Уйди, ну еще десять минуточек дай поспать». А тут вместо обычного шарообразного стонущего куля – открытые несонные глаза. Это пугает почище всего другого. Ничего, значит, не приснилось.
– Севка, ты что? Ты что не спишь?!
– Думаю.
– О чем?
– Надо идти.
– Ну пошли.
С этого, собственно, начинается День Второй. Мы дружно, как по команде, встаем, молча перемещаемся в кухню, греем воду, собираем завтрак. Есть совершенно не хочется, но понятно, что нужно, – неизвестно, когда это удастся в следующий раз.
Вообще-то мне еще хорошо бы сегодня попасть на работу, и я, в надежде, что это как-нибудь да получится, снова одеваю свою изрядно мятую юбку и туфли на каблуках. Насколько лучше вчера было в Севкиных джинсах...
Едем мы на машине. По дороге почти не разговариваем. Севка только мрачно повторяет мне свои вчерашние инструкции и сурово осведомляется, не лучше ли отвезти меня на работу прямо сейчас.
– Да, как же, – огрызаюсь я. – В семь утра-то. И вообще я от тебя никуда не хочу. По крайней мере, пока ясности нет.
– А будет ясность, – мрачно парирует Севка, – тебе там делать нечего будет. И я тебя все равно прогоню, а отвозить будет некогда.
– Ну и ладно. На троллейбусе доберусь, не растаю. Почему это мне – нечего делать будет? Не хуже других.
– И не мечтай, декабристка. Честное слово, надо было тебя дома оставить.
Москва довольно мирная, утренняя, пустая и заспанная. Моросит унылый дождик, совсем по-осеннему.
Никаких танков не видно, но многие подъезды к Белому дому завалены баррикадами. Мы долго крутимся, пытаясь подобраться поближе и заодно оценить обстановку, потом подъезжаем наконец со стороны американского посольства. Севка ставит машину в каком-то тихом дворе, мы перебегаем Садовое и огородами выходим на площадь.
Народу меньше, чем ночью. Стоит несколько палаток, тлеют костерки. Поодаль белеет большой навес с красным крестом – медицинский пункт. По слухам, скоро будет организован митинг.
Севка пытается выяснить подробности, но никто ничего не знает. Вроде в двенадцать часов, вроде у Манежной площади, точно не известно. Севка строго бросает мне: «Тебя не возьму, не просись», но держит при этом за руку, так что я пока молчу и не рыпаюсь.
В процессе выясняется, что Манежная площадь перекрыта, и митинг будет здесь. В двенадцать. Сейчас около девяти, так что есть пространство для маневров. Мы решаем пока сходить на разведку к Кремлю. Кто-то в толпе говорил, что туда недавно провезли арестованного Горбачева в закрытой машине, будут выводить его к народу.