На тревожных перекрестках - Записки чекиста
Шрифт:
– Подтягивал,- сказал Рябов.- Ну и что?
– И правильно сделал,- вмешался я.- Мы же едем из России, и незачем прикидываться, будто мы не знаем русских песен. А когда одна из девиц запела "Марсельезу", то я тоже подпевал на ломаном французском языке. "Марсельезу" знают во всех странах мира. Так что, Роберт, все получилось чисто.
– Пожалуй,- сказал Юргенсон.- Посмотрим, что нам запоет завтра полковник Спиридонов. Пошли спать, товарищи. Скоро рассвет.
Утром мы были в приемной полковника. Из разговоров офицеров и тревожных перешептываний чиновников
Коля Рябов выразительно посмотрел на меня, я понял, что он восхищен ночной акцией неведомых товарищей по борьбе. Этот мимолетный взгляд не ускользнул и от Юргенсона, все трое мы были довольны и такими довольными вошли в кабинет Спиридонова.
Полковник со свирепым видом вскочил и, багровея, закричал:
– Где шлялись ночью? С кем встречались? Что делали?
Снова выступил вперед Николай Рябов и доложил:
– Так что, не извольте волноваться, господин полковник. Мы допоздна сидели в ресторане с двумя литовскими офицерами и их дамами, а остаток ночи проспали в номерах. Это легко проверить. Если не ошибаюсь, все названные - ваши подчиненные, господин полковник.
Спиридонов не уловил издевки в Колиных словах и продолжал орать:
– А в это время ваши дружки клеили листовки? Да? Как это называется?
Он потряс перед нами сорванной листовкой. Рябов обиженно пожал плечами.
– Вы нас напрасно подозреваете, господин полковник. Ни знакомых, ни дружков у нас здесь нет, если не считать ваших сотрудников. И вообще делать нам тут нечего, мы и без того задержались. Если бы вы разрешили...
– Не возражать старшим по званию!
– крикнул Спиридонов, плюхнулся в кресло и вытер платком взмокший лоб.- Вот мое решение. Вас отведут в гостиницу и произведут обыск. Да, да, самый настоящий обыск по всем правилам. А там посмотрим. Ступайте!
Обыск наших номеров ничего не дал, крамолы сотрудники контрразведки не обнаружили. К тому же у меня сложилось впечатление, что, в отличие от начальства, они добросовестно принимали нас за белых эмигрантов. Во время обыска они посоветовали нам остаться на жительство в Укмерге и поступить на работу, а также охотно болтали всякую антисоветскую чушь.
После обыска мы снова очутились в кабинете Спиридонова, которому уже доложили об отсутствии компрометирующих нас улик.
– Через двадцать четыре часа чтобы вашего духу здесь не было,- сурово сказал он, но все же не так свирепо, как утром.- В канцелярии получите свои паспорта, справку и выматывайте ко всем чертям!
Это было похоже на чудесный сон: нас, кажется, решили отпустить, и мы с трудом сдерживали торжествующие улыбки.
В справке, выданной нам в канцелярии и написанной на литовском языке, говорилось, что указанные лица имеют право на беспрепятственный проезд по территории Литвы. Подписал справку сам полковник Спиридонов.
Несказанно обрадованные тем, что наконец выпутываемся из трудного положения, мы стремительно покинули здание контрразведки.
– Вижу по лицам, что у вас хорошее настроение,- сказал он.
– Естественно,- ответил я,- власти убедились в том, что мы никакого отношения к большевикам не имеем, и выдали разрешение на выезд. Мы честные люди, добропорядочные эмигранты.
– Отлично!
– воскликнул офицер.- Это событие следует отпраздновать, тем более, что и я ночью уезжаю в приятную командировку в Берлин.
Я стал было возражать, ссылаясь на распоряжение контрразведки поскорее покинуть Укмерге, однако офицер и слушать не хотел:
– Ничего, ничего, успеем. Двадцать четыре часа - большой срок и весь впереди. Надо же распрощаться как следует. Вашим отказом вы просто обидите меня! Хочется сходить в театр,- Он заговорщически подмигнул мне: - Сами понимаете, казенных денег на командировку, быть может, и хватит, а вот развлечься перед отъездом не на что. Да и в Берлине лишняя сотня марок не помешает. Или две. Или пять...
Отказываться было невозможно, вымогатель был пьян, развязен и нагл, и мы согласились. В театре, в темном зале, когда на сцене показывали какую-то несусветную чепуху, изображая красных комиссаров как садистов и людоедов, я сунул офицеру пачку денег, после чего он, удовлетворенный, исчез.
– Ну слава богу,- вздохнул Юргенсон,- от всех подлецов, кажется, отделались.
Но он ошибся. В антракте, когда мы собрались было уходить, к нам подошел заместитель Спиридонова по имени Казис, литовец.
– Рад приветствовать земляков и единомышленников,- слащаво улыбаясь, заговорил он. Потом перешел на литовский, обращаясь ко мне: - Когда в дорогу?
– Завтра утром.
– А на прощанье следует... того... сами понимаете.
– Позвольте, но полковник Спиридонов...
– Полковник Спиридонов желает провести с вами прощальный вечер в ресторане. Думаю, на это не потребуется слишком больших сумм.
Казис уставился на меня ледяными светлыми глазами. Какова, мол, будет реакция?
Меня распирали досада и злость. Взяточники! Пьяницы! Вымогатели! Или хотят еще раз проверить нас? Сейчас нельзя было сделать ни одного неосторожного шага, допустить малейшей оплошности. Ведь мы все равно в лапах контрразведки, и в любую минуту она может лишить нас не только спасительной справки, но и свободы, и даже жизни. Будь что будет. Я поклонился и, подавляя в себе кипевшую ярость, с наивозможной вежливостью ответил:
– Сочтем за честь провести вечер в компании господина полковника Спиридонова. Надеюсь, что и вы не откажетесь?
– Не откажусь!
– подтвердил Казис.- Уж я-то знаю толк в здешней кухне. Тряхнем стариной, господа, сам бог велел принять посошок на дорожку.
Под маской подлинной и наигранной распущенности таился опасный враг. Мы понимали, что ресторанная пирушка затеяна неспроста, и обязаны были противопоставить вражеской хитрости, коварству и злобе всю свою выдержку и бдительность. Дальнейшие события этой ночи полностью подтвердили наши предположения о тайных намерениях контрразведчиков.