На три сантиметра взрослее
Шрифт:
— Не волнуйся ты так. Я первый начал.
Ее почему-то сердит то, что я говорю «я первый начал». Она отходит к окну. Мы с Генкой в самом деле начали первыми: после того, как Андрюша ткнул меня под ложечку так, что не охнуть. Генка начал обстрел с кучи щебня, а я поддержал. Андрюша всего раз запустил в меня — и вот. Но сейчас я уже молодцом.
— Так
— Это был мужчина. Ничего не сказал. Только наложил швы.
Вечером начинаются визиты.
Наташа:
— Юра, но ты хоть раз ему съездил?
— Съездил, конечно, но не так удачно.
— Ну, ничего, — говорит она. — Все-таки ты ему тоже съездил.
Владик с ней согласен. Мне вспоминается, что в этом семействе два одинаковых чемодана, — я улыбаюсь, провожая их к двери.
Тут же я впускаю моего названого. Этот является ко мне, как к имениннику. Он молча целует меня. Наверно, по дороге решил, что вот так и должен поступить названый брат.
— Кажется, к тебе собирается Виктория.
Никак не пойму, как это мой названый все узнает: сведения к нему сами стекаются.
— Ты больше ничего не знаешь?
— Колесников хромает. Ты ему здорово угодил в коленку.
Сидит молча: похоже, чего-то ждет. Интересно, чего? Наверно, что я вызову на бой Теофило Стивенсона. Он считает, что самое время это сделать: в глазах спокойная гордость за меня.
А вот и Виктория. Проходит в комнату и, прежде чем сесть, смотрит зачем-то в окно.
— Я должна была это предвидеть. И что меня дернуло тогда тебе такое сказать!
Глаза блестят, и уж в них-то никакого сожаления, в них даже какие-то искорки появляются: что-то во мне она разглядела, вот только сейчас. Ее глаза мне больше нравятся, чем разговоры о несовершенстве педагогики. А какие советы давала! «Не торопись!», «Подходи спокойно!», «Нападение должно быть неожиданным!» — тактик нашелся. А Андрюша взял и ткнул меня под ложечку. Переменить советчика, что ли? Мне тактик хороший нужен. Не могу же я каждый раз подставлять голову. Вот
— До свиданья, мой мальчик!
«Мой мальчик» — это уж чересчур. Дала все-таки маху. Это с ней редко случается. В глазах все еще искорки — она взволнована. И что она такое во мне разглядела? По-моему, ей тоже хочется спросить: а ты ему съездил? Не знаю, какие у меня дальше будут советчики, но таких красивых, как эта, уже не будет — это точно.
Мы остаемся вдвоем с моим названым.
И тогда произошел последний достопамятный случай: мы сидели молча, и у моего названого было все то же выражение на лице — спокойной гордости за меня, и неожиданно для себя самого я спросил:
— Послушай, у тебя есть советчик?
Тут же я спохватился, что он не поймет, о чем я. Но он посмотрел на меня все тем же взглядом, в котором спокойной гордости ничуть не убавилось, и ответил, даже не промедлив:
— Виктория.
— Да? — взвился я. — Что ты хочешь сказать?
Да что он смыслит в Виктории? Но не мог же я ему признаться, что мне досадно, что еще кто-то взял Викторию в советчики.
Ну погоди! Она тебе надает советов. Ты еще не понял, кого в советчики взял. Думаешь, она тебя пожалеет? С восьмиметровки будешь прыгать! За слабых вступаться придется! Да мало ли что еще.
— Виктория, — повторил он. — Уже давно. С тех пор как я прыгнул с вышки, помнишь?
Возможно, у меня в глазах тоже начало вспыхивать и гаснуть, потому что я разглядел моего названого в новом свете. Так вот чьими советами ты пользуешься? Ну, держись! И я сказал себе: в конце концов человек выбирает советчика, какой ему нравится, — не запретишь же.