На участке неспокойно
Шрифт:
Собственно, участковый уполномоченный предполагал, что все именно так и произойдет. Он подготовил себя к этому, как только получил задание от Автюховича поговорить с Мезенцевым, и все же где-то в глубине души таилась обида. Oil любил дочь этого старого сибиряка. Правда, сама Катя ничего не знала о его любви. Голиков не признавался в свеем чувстве. Оставаясь наедине с нею, он до смешного робел, терялся и молол такую чепуху, что после стыдился собственных слов.
Иван Никифорович закончил разговор до
— Занимался бы ты настоящим делом! — грубо отрезал он. — Не расследовал бы старушечьи дрязги!
Черт возьми, неужели это его, Сергея Голикова, старшего лейтенанта милиции, так бесцеремонно выставили за дверь?
«Ладно, к дьяволу все! — махнул рукой Голиков. Стоит
ли расстраиваться из-за каждого пустяка? Сегодня еще столько работы! Надо сходить к Хабаровым — соседи сообщили, что Степан Хабаров стал часто выпивать, бьет детей и жену; побывать у Ахматулиных — к ним приехала не то племянница, не то тетя и больше месяца живет без прописки; побеседовать с Эргашем Каримовым. Освободившись из заключения, он нигде не работает и, говорят, сколачивает вокруг себя неустойчивых молодых ребят…»
У магазина, стоявшего на углу двух улиц, Голиков увидел незнакомого мужчину с чемоданом и Риту Горлову— молоденькую блондинку, одну из самых бойких девушек Янгишахара. На незнакомце был новый однобортный костюм, зеленоватая фетровая шляпа, лакированные остроносые туфли. Он, очевидно, о чем-то спрашивал Риту, глядя на нее влюбленными глазами. Женщины, проходившие мимо, любовались его красивым загоревшим лицом, с которого не сходила самоуверенная улыбка.
— Спасибо… Надеюсь, мы еще увидимся, — услышал Голиков не громкий, но твердый голос незнакомца.
— Все зависит от вас, — кокетливо проговорила Рита. Она подала ему руку, весело рассмеялась, прижимая свободной левой рукой к груди крошечную красную сумочку.
Голиков, проводив незнакомца взглядом, позвал Риту. Она нехотя подняла голову и улыбнулась вымученной улыбкой. Это поразило его — он никогда еще не видел ее такой печальной.
— Это ты, Сережа… Добрый вечер.
— Здравствуй. В магазин пришла? — не зная, с чего начать разговор, поинтересовался Голиков. Он зачем-то раскрыл планшет, достал бумагу и карандаш.
— Может быть, в магазин, может быть, нет. Разве тебе не все равно? — Рита неожиданно преобразилась, отозвалась весело, с вызовом — Тебя заинтересовал мужчина, с которым я разговаривала? Записывай приметы: высокий, русый, лицо продолговатое, нос длинный, с горбинкой… Смешно? Смотри, будешь за каждым незнакомцем следить — упустишь счастье! — туманно намекнула она.
— Не упущу. — Он положил бумагу и карандаш на место. — Что же интересовало этого красавца?
— Это наше дело.
— Рита!
— Не кричи, не в отделе находишься. — Она деланно рассмеялась. —
— До свидания, — машинально проговорил Сергей.
Рита быстро зашла в магазин — гордая, гибкая, вся
как будто из стальных пружин.
Сергей шагнул за ней вслед и вдруг остановился, не в силах побороть оцепенения, сковавшего его руки и ноги. У него в голове, точно в калейдоскопе, в какое-то мгновение возникли бесчисленные картины последних дней — в них была Катя, такая близкая и живая, что, казалось, находилась рядом. Ему захотелось сейчас же, в эту же минуту увидеть ее.
«Сегодня же все расскажу ей. Пора объясниться…» Однако тут же кто-то другой сказал его голосом: «Катя моложе тебя на десять лет. Ты подумал об этом?»
В самом деле, почему он об этом не подумал раньше? Они разные люди не только по возрасту. Многое другое отделяло его от нее. Она, например, имела высшее образование, он — только среднее. Правда, в этом году его приняли в университет…
— Дядя милиционер! Дядя милиционер! — позвал Сергея беспокойный детский голос.
Голиков обернулся и увидел худенького мальчишку лет одиннадцати-двенадцати, бежавшего к нему через дорогу. Он был в грязной ситцевой рубашке, в трусиках с белой заплаткой на боку.
— Дядя милиционер! Маму убивают!..
— Где? Кто? — рванулся участковый.
— У театра… Жан, — с трудом выговорил мальчик.
Никто не знал, когда и откуда появился в Янгиша-харе Жан Мороз. Одни считали, что он родился и вырос в этом городе, другие были убеждены, что его выслали сюда из Ташкента за тунеядство лет семь или десять назад. Однако точных сведений ни у'кого не бы* ло. Сам же Мороз не любил распространяться о себе. «Кому это нужно?»— невозмутимо говорил он, когда кто-нибудь интересовался его биографией. Если же у не* го было веселое настроение, то в таких случаях он ограничивался любимым словечком: «Миф».
В последнее время у него появился интерес к «бе* лой головке». Рассказывают, однажды, находясь у друга, он хватил лишнего и, когда лег отдыхать, никак не мог уснуть. «Снимите с меня носки, а то умру», — умо* лял он слезно. На нем не было никаких носков, и друг посмеивался, не обращая особого внимания на эту просьбу. Мороз на некоторое время успокаивался, затем начинал ныть снова: «Снимите с меня носки…» Чтобы отвязаться от него, кто-то проговорил беззлобно: «Уже сняли, не реви!» «Спасибо», — поблагодарил Мороз и вскоре захрапел.