На веки вечные. И воздастся вам…

Звягинцев Александр Григорьевич

— Опять, — вздохнул Филин. То, о чем говорил Ребров, слишком походило на правду. — Это все?

— Практически. Но есть одна деталь. Очень любопытная. Белецкий не получил никакого задания.

— То есть как?

— Ну, перед ним не поставлена задача что-то обязательно найти, непременно выявить вредителей и саботажников. Ему поручено просто — понаблюдать и доложить объективно.

— Интересно — кем?

— Товарищем Молотовым.

Филин остановился, прищурившись, посмотрел на Реброва.

— Вот оно как… То есть за ним не Берия… А ты не допускаешь мысли, что тут дезинформация? А что если Белецкая разболтала

это по приказу мужа?

— А смысл?

— Смысл в том, что задание есть. А нас просто хотят успокоить.

— Не думаю.

— Ишь ты, не думает он! А почему это ты не думаешь?

— На самом деле она на нашей стороне.

— Кто она?

— Белецкая. Она за нас.

— Что значит — за нас? Против мужа что ли?

— Нет, просто она считает, что мы здесь в Нюрнберге вместе делаем одно дело и хочет нам помочь… Вот и все.

— Благородно. Эта подруга, которой она все это рассказывает, человек надежный? Ей верить можно?

— Пока не подводила, — туманно сказал Ребров.

Постскриптум

«Первое напутствие фашистской партии ее заграничным членам гласило: „Соблюдай законы страны, в которой ты являешься гостем“. Правда, теперь на процессе доказано, что Гесс в своих показаниях опускал вторую часть этого требования: „Пока ты не станешь хозяином“. Деятельность заграничных немцев сводилась к тому, чтобы стать хозяевами в чужих странах».

С. Крушинский, газета «Известия», 29 марта 1946 года

Глава VIII

Перестрелять без суда и следствия!

В пресс-баре Дворца юстиции из динамиков доносились приглушенные голоса — шла трансляция допроса Геринга. Ребров, сидя в одиночестве, пил остывший кофе. Большинство журналистов были в зале. Все понимали, что в работе трибунала наступил критический момент. Казалось бы, раздавленный, поверженный Геринг позволяет себе пререкаться, причем неслыханно дерзко, как заметил сам Джексон, ни с кем-нибудь, а с самими Соединенными Штатами! Это может привести к восстановлению престижа нацистской идеологии, объяснял он своим сотрудникам, потому что вызывает восхищение у всех нацистов, которых еще полным-полно в Германии. Мало того, Геринг подстрекает и других обвиняемых к подобному поведению. Как стало известно, уязвленный Джексон даже признался, что во время допроса у него «чуть было не возникло ощущение, что было бы гораздо разумнее просто взять их и…» А это уже попахивало нервным срывом.

Тут в бар вошли Пегги и Крафт, увидев Реброва, замахали руками и направились к его столику. Крафт, как всегда, был улыбчив и небрежно элегантен, а Пегги на сей раз щеголяла в костюме то ли туристки, то ли альпинистки. На ней был толстый вязаный свитер, спортивные брюки, заправленные в белые носки, бутсы на толстой подошве. А за спиной даже болтался небольшой рюкзачок, чьи лямки еще больше подчеркивали красивые выпуклости ее груди…

Подойдя к столику, Пегги сбросила рюкзак на пол, шлепнулась в кресло и капризно крикнула бармену:

— Нельзя ли сделать потише эту чертову трансляцию! Не могу больше слышать, как этот хряк Геринг издевается над представителем Соединенных Штатов!

— Могу сделать только потише, — извиняясь сказал бармен. — Мне запрещено отключать трансляцию.

— Ну, хоть это!

Мне нужно срочно выпить, иначе я просто взорвусь от возмущения. Нет, сколько спеси, сколько самолюбования! И обвинитель ничего не может с ним поделать!

— Да, наш дружище Джексон, судя по всему, несколько поотвык от резких и хитроумных выступлений обвиняемых, — весело заметил Крафт, пожимая Реброву руку. — Все-таки он только нормальный провинциальный американский парень…

— К тому же его явно подставили, — заметил Ребров.

— Что вы имеете в виду? — не понял Крафт.

— Обратили внимание — когда Геринг очередной раз пустился в пространные рассуждения, а Джексон приказал ему отвечать только «да» или «нет» на конкретные вопросы, ваш судья Биддл наклонился к председателю Лоуренсу и что-то шепнул ему на ухо. И тут же Лоуренс предупредил Джексона, что свидетель может отвечать на вопросы так, как считает нужным… Геринг просто засиял от радости. Ему только это было и надо. Теперь он мог издеваться над обвинителем сколько угодно, ничем не рискуя. И теперь весь мир слушает пространные речи господина рейхсмаршала…

— Да, старина Биддл не очень-то жалует Джексона, — согласился Крафт. — Он считает его речи высокопарными сентиментальными разглагольствованиями. И даже не скрывает этого. Знаете, он отказался от проживания с ним в одном шикарном доме, хладнокровно объяснив, что такое соседство ему совсем не по нраву.

— За что же он его так? — удивился Денис.

— Какие-то старые счеты, — пожал плечами Крафт. — Ну и самая простая зависть. Биддл себя считает куда более крупным государственным деятелем. А у Джексона здесь все больше — машина, офис, дом… Как говорит Биддл, для того, чтобы Джексон прислушался к кому-либо, кроме себя, его надо хорошенько треснуть по башке. Вот он его и треснул с помощью Лоуренса…

— Черт подери, Джексону надо забыть свои манеры провинциального адвоката и вспомнить, что перед ним чванливый самонадеянный гангстер, которому наплевать на весь мир, — прикончив свой виски, выпалила Пегги. — Иначе он так и останется посмешищем.

— Может, ему стоить достать из кармана своих брюк пистолет и пристрелить гада? — усмехнулся Ребров. — Помните, как предлагала Марлен Дитрих?

— Во всяком случае, это было бы полезнее, чем его надувание губ, — не моргнув глазом ответила Пегги. — Потому что Геринг уже позволяет себе потешаться над ним, а значит, над победителями.

— Конечно, судья Лоуренс мог бы остановить Геринга, если бы опустил свой молоток председателя не на стол, а на лоб Геринга, — хитро прищурился Крафт. — Но для этого наш лорд староват и старомоден.

Постскриптум

Только небольшая часть немцев — политические заключенные, противники национал-социализма — рассматривали военное поражение Германии как освобождение, отмечали журналисты. Для подавляющего большинства это было крушением и катастрофой. Образ врага, созданный национал-социалистской пропагандой, продолжал оказывать на них свое воздействие. Страх перед Красной армией был чрезвычайно велик. Многие бежали на Запад, немецкие солдаты стремились попасть в плен к англичанам и американцам. Даже если бы русские, по словам немецкого исследователя Эриха Куби, вели себя как «небесное воинство» или как ангелы, это вряд ли могло изменить позицию немецкого населения.