На веки вечные. И воздастся вам…
Шрифт:
— Господа судьи! Честь открывать первый в истории процесс по преступлениям против всеобщего мира налагает тяжелую ответственность. Преступления, которые мы стремимся осудить и наказать, столь преднамеренны, злостны и имеют столь разрушительные последствия, что цивилизация не может потерпеть, чтобы их игнорировали, так как она погибнет, если они повторятся…
Приподнявшись на носки, чтобы лучше рассмотреть Джексона, Ребров вдруг заметил в первом ряду гриву Пегги, которая сегодня была в военной американской
Денис, не долго думая, пробрался вперед и нахально уселся рядом с Пегги.
— Здравствуйте Пегги, — негромко сказал он, наклоняясь к ней. Его сразу обдало волной дорогих духов. — Что-то мы с вами давно не виделись…
Он еще говорил, но уже понимал, что рядом с ним не Пегги. Это была сама Марлен Дитрих, о прибытии которой на процесс взахлеб писали все газеты. Она посмотрела на него с веселым изумлением. Ребров закашлялся от смущения.
— Простите, госпожа Дитрих… Я ошибся. Я принял вас за другую женщину…
Марлен даже руками всплеснула от удивления.
— Давненько меня ни с кем не путали. Это даже интересно!
— Извините еще раз.
Дитрих, не сводя с Реброва глаз, вдруг достала из нагрудного кармана тюбик с пастилками, положила одну в рот, другую протянула ему. Ребров благодарно кивнул и послушно принялся жевать. Пастилка была мятная.
«Ну, ты даешь, — думал Ребров, — не узнал саму Марлен Дитрих, всемирно известную кинозвезду». Кстати, ее, урожденную немку, пытался уговорить вернуться в Германию даже лично Риббентроп, будучи министром иностранных дел, но она просто выставила его и демонстративно отказалась от германского гражданства. А когда началась война, отправилась на фронт петь для американских солдат, которые ее обожали. Она была женщиной мечты для тех, кого ждала смерть.
— Это судебное разбирательство приобретает значение потому, что эти заключенные представляют в своем лице зловещие силы, которые будут таиться в мире еще долго после того, как тела этих людей превратятся в прах, — говорил Джексон. — Они в такой мере приобщили себя к созданной ими философии и к руководимым ими силам, что проявление к ним милосердия будет поощрением того зла, которое связано с их именами…
— Послушайте, а вы кто? — весело спросила Дитрих, когда в заседании был объявлен перерыв.
— Меня зовут Денис Ребров. Я из делегации СССР.
— О, русский! А почему вы не в мундире? Другие русские в своих мундирах с золотыми погонами выглядят так, как и подобает победителям. Вы что — не воевали?
— Воевал, но сейчас…
Но Марлен не слушала его. Она была занята своими мыслями.
— Знаете, я никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в армии! Моя немецкая душа, видимо, встрепенулась на фронте… Немцы — нация военных. Я воспринимала трагедию войны с какой-то мрачной сентиментальностью. Борьба, смерть, долг — это мое. Это то, что способен почувствовать
— Но вы были в американской армии, — мягко напомнил Ребров. — Выступали для американских солдат, воевавших с немцами.
— Разумеется. А для кого же я должна была выступать? Не для этих же… — брезгливо кивнула она в сторону зала, из которого американские охранники выводили подсудимых на обед.
— А вот Ольга Чехова пела для немецких солдат, — зачем-то напомнил Ребров.
— Что ж, у каждого своя конюшня, — равнодушно пожала плечами Марлен. — Каждый выбирает ту, что ему подходит.
— Знаете, недавно немецкая девушка плюнула ей в лицо…
— Ну, если учесть, что Гитлер называл ее своей любимой актрисой…
— Как раз не за это.
— А за что же?
— Она набросилась на Чехову потому, что теперь ходят слухи, будто она была русским агентом.
— А она действительно им была? — с явным интересом спросила Марлен.
— Не знаю. Я с ней не работал.
— А зачем вы мне это рассказали?
— Вы не боитесь, что немцы сейчас относятся к вам так же, как к Чеховой? Как к предательнице, а не как к героине?
— Это их проблемы. Немцы сами выбрали Гитлера. И были с ним до самого конца. Им не на кого жаловаться. Но, уверяю вас, в меня они плюнуть не посмеют. Немцы знают как вести себя с победителями.
И тут на них налетела Пегги. Она на сей раз была в строгом деловом костюме.
— Привет, Марлен! Боже, как я рада!.. Мы столько не виделись!..
Марлен обняла Пегги.
— Последний раз это было в Париже, моя дорогая. Сразу после освобождения…
— Ты надолго сюда, в Нюрнберг? Может быть, собираешься сделать фильм про этот процесс?
— Нет, пока все это выглядит совсем не кинематографично… Надеюсь, когда будет выступать русский обвинитель… Кстати, в каком он звании, Денис?
— Генерал.
— Я надеюсь, ваш генерал будет в мундире и сапогах. И в какой-то момент достанет из своих галифе пистолет и пристрелит какого-нибудь Геринга!.. Вот это было бы кино!
— Да, это была бы сенсация, — согласилась Пегги.
— Ну, вряд ли это случится, — улыбнулся Ребров. — Это совершенно невозможно, уверяю вас. Генерал Руденко умеет держать себя в руках.
Тут Марлен принялась раздавать автографы и улыбки окружившей их со всех сторон публике.
— Пойдемте в бар, выпьем что-нибудь, — потянула Реброва за руку Пегги. — Хорошо, что я сегодня не надела свою солдатскую форму, а то бы выглядела как жалкая подражательница Марлен. И тогда мне пришлось бы застрелиться.
В баре Пегги, прищурившись, посмотрела на Реброва.
— А где же наша княжна? Я ее давно не видела.
— Она приболела.
— О, я надеюсь, ничего серьезного! Она очень мила. Очень! В аристократах все-таки что-то есть… Я люблю аристократов, — с вызовом сказала Пегги. — Хотя вам, представителю пролетарского государства это, наверное, не по вкусу.