На вершине власти
Шрифт:
– У тебя все в порядке? – спросил Хомутов.
Она не ответила. Хомутов вернулся в кабину.
Уланов указал куда-то далеко вперед:
– Граница!
Хомутов проследил направление: те же холмы, никаких пограничных столбов.
– Русло ручья видишь? – крикнул Уланов. – Это она и есть.
– А до жилья далеко?
– На какой стороне? На джебрайской?
– Нет, ясное дело.
Уланов взглянул на лежавшую на коленях карту:
– Километров
– Тогда садись – сразу за ручьем.
Вертолет скользнул вниз и завис над каменистой площадкой. Гул двигателя стих, лишь лопасти винта мелькали, постепенно замедляя бег. Хомутов склонился к Уланову, и они обнялись, хлопая друг друга по спине.
– Надо же, – бормотал Уланов. – Глазам не верю… Пашка, честное слово – Пашка… Откуда ты свалился? Что случилось?
– Ничего особенного. Это я из командировки вернулся, – проговорил Хомутов. На глазах у него стояли слезы.
Уланов отстранился и оглядел Хомутова с ног до головы, будто все еще не веря, что все происходящее – наяву.
– Я думал сначала, что тебя в Союз отправили. Потом прошел слух, что Фархад тебя орденом наградил, причем посмертно.
– Это я сам себя наградил, – засмеялся Хомутов. – Я здесь был все это время, в Хедаре. Походил в президентской шкуре.
И пояснил, видя, что Уланов недоумевает:
– Из меня сделали двойника Фархада, чтобы сбить с толку террористов. Поднатаскали немного, и – вперед.
– То-то я вижу, рожа у тебя какая-то странная, – улыбнулся Уланов. – А на кой тебе понадобилась вся эта стрельба, захват вертолета?
– Они меня вычислили, – невесело усмехнулся Хомутов и зябко повел плечами. – Бахир. Вот и пришлось, чтобы башки не лишиться…
– Мог бы в посольстве укрыться. Там не посмели бы тронуть.
Хомутов встряхнул головой.
– Нет, нет. Это исключено.
– Почему? – не мог взять в толк Уланов.
– Меня нету, понимаешь? Хомутов Павел Иванович числится среди жертв покушения на президента Фархада. Посмертно награжден орденом Красного Знамени и каким-то еще джебрайским, не помню уже – каким.
– Но ты же жив!
– Жив, потому что погиб не я, а президент, но об этом не знает ни одна душа, кроме меня, секретаря президента, а теперь еще и Бахира. Но и тот представляет себе события довольно смутно.
Он махнул рукой – что говорить, забудем.
– И что теперь? – спросил Уланов.
– Не знаю. В Джебрай мне дорога заказана, в Союз тоже. Что ж… мир велик. Фархад умер – ну, а мне предстоит начать все с начала. С чистого листа, – он смеялся, а глаза оставались печальными. – Это, оказывается,
Уланов кивнул, соглашаясь.
– Ну и все, я пойду, – сказал Хомутов. – Пора.
– Надо же, – пробормотал Уланов. – Как все это повернулось… Эх, жизнь!
Чтобы не растягивать прощание, Хомутов резко отстранился, крикнул в чрево вертолета:
– Амира! Уходим!
Девушка безмолвно выскользнула из темного проема. И тут Уланов вспомнил наконец главное, что собирался сказать.
– Людмилу в Союз вывезли. Ты знаешь об этом?
Хомутов хмуро кивнул. Он вспомнил вестибюль госпиталя, портрет Люды в траурном крепе, слова Агафонова: «Мы подготовили ее к отправке». Это было так болезненно, что он отвернулся, чтобы Уланов не видел выражения его лица.
– Тебе это, наверное, безразлично теперь?
Хомутов опустил голову.
– Ее уже не вернуть. Что толковать об этом.
И пошел прочь. Потрясенный Уланов вдруг понял, что Хомутов ни черта не знает, и захлебнулся криком:
– Паша! Паша!
Хомутов остановился. Лицо его было безжизненным.
– Она жива! Ее вывозили в Союз через аэродром в Бергаше, это было совсем недавно, и я перебрасывал ее в Бергаш под надзором гэбэ!
Хомутов недоверчиво молчал.
– Она жива! – упрямо повторил Уланов.
И тогда Хомутов засмеялся. Сначала осторожно, словно еще не веря, потом все увереннее и громче, и, глядя на него, Уланов засмеялся тоже, приговаривая:
– Жива! Она жива, Паша!
– Я поеду к ней!
– Но тебя же не впустят в Союз! У тебя никаких документов, тебя же нету вовсе, старый черт!
– А я через границу, как немецкий диверсант!
– Граница на замке, Паша. Там у нас пограничник Карацупа со своей верной овчаркой Джульбарсом.
– Я что, не найду приличной колбасы для собаки в свободном мире?
Они дурачились, и Хомутов постепенно возвращался к жизни.
Они опять обнялись.
– Давай, – сказал Хомутов. – Тебе пора.
Он отошел в сторону, глядя, как вертолет взлетает. Уланов сделал над площадкой круг и помахал на прощание рукой. Когда гул двигателя стих за холмами, Хомутов обернулся к Амире:
– Ну что, идем?
– Я возвращаюсь.
– Но почему? – изумился Хомутов.