На воле
Шрифт:
Машина у Сократа была выполнена на заказ, — красивая игрушка в полмиллиона дойчмарок. Утопая в кожаных креслах, можно было поплевывать через открытое окно на проносящийся мимо убогий мир и чувствовать себя представителем высшей расы. Однако стекла Сократ опускал крайне редко, как будто бы опасался того, что через окно, подобно жалящей пчеле, в машину влетит смертоносный свинец. Машина у Сократа была бронированной, что не мешало ей оставаться при этом очень изящной. О том, что в ней лишние две тонны веса, можно было судить только по тому, как значительно и тяжело она трогается с Места. Сократ был уверен в своей машине, он точно знал:
Саша все не появлялся, а это настораживало. В запасе у Сократа оставалось еще несколько минут, а дальше его дорога лежала в аэропорт «Шереметьево».
Звонок в дверь прозвучал неожиданно — так часто бывает, когда ожидание затягивается. В такие минуты даже невинный шорох воспринимается как пожарный набат. Звонок был условный: два коротких и через паузу длинный. Сократ открыл внутреннюю дверь, посмотрел в глазок. Саша равнодушно смотрел в сторону, затем смачно высморкался. Сократ слегка приоткрыл внешнюю дверь. Что-то ему в облике Саши не нравилось. Он хотел было спросить своего водителя, почему тот задержался, как вдруг дверь от мощного пинка распахнулась настежь, отшвырнув хозяина в глубину комнаты.
— С воскресением тебя, Сократ, — сказал, перешагнув через порог, высокий блондин. В руке он сжимал пижонский итальянский пистолет «танфольо» — именно с помощью такого оружия сицилийские мафиози устраняли нежелательных лиц.
Сократ невольно зажмурился. Итальянский шедевр оружейного искусства был направлен прямо ему в переносицу.
— Для покойника ты, Сократ, очень прилично выглядишь, — обронил блондин.
— Кто ты? — спросил Сократ и тут же подумал о том, что это уже не имеет никакого значения, если через несколько мгновений ему придет конец. Дверь закрылась, тем самым отрезав последний путь к отступлению.
— Для тебя это уже не имеет никакого значения, — словно повторяя вслух его мысли, ответил блондин.
Из-за спин двух вошедших парней показался Саша. Вид У него был унылый.
— Я должен тебе говорить за это спасибо? — с ненавистью посмотрел Сократ на бывшего телохранителя. — Продался, сука! Жаль, я тогда за тебя, крысятника, заступился. Если бы не я, ты до сих пор носил бы марфушкин передник.
Взгляд Сократа вновь вернулся к пистолету. Наверняка подобные образцы оружия выполнялись по спецзаказу — интересно было бы узнать, чьим пальцам приходилось сжимать эту латунную рукоятку. «Танфольо-ультра» являлся одним из самых мощных современных пистолетов, может быть, именно поэтому он так полюбился российским мафиози. Носить его в кобуре под мышкой считалось таким же шиком, как сверкать фиксой из червонного золота. Преимущество «танфольо» состояло в том, что его курок почти не имел холостого хода, напоминая тем самым спортивный образец — достаточно только навести оружие на цель, и после легкого нажатия рука, не дрогнув, отправит горячее послание противнику.
Сократ взглянул на Сашу, который вполне комфортно чувствовал себя в компании поверженного шефа.
— Ты еще поплатишься за это, сука, — процедил сквозь зубы Сократ.
Стальное шептало терпеливо удерживало ударник на боевом взводе. Но вот курок сместился, и ствол выплюнул девятимиллиметровую смерть прямо в центр лба Сократа. Колени авторитета подломились, и он повалился на застилавшую паркет шкуру белого медведя,
— А что с этим-то делать? — кивнул Хорек на Сашу.
— Не таскать же нам его вечно с собой? Пристрелить его, — распорядился Колян. — Пускай все смахивает на обыкновенную бытовуху. Посидели немного ребята, выпили винца, а потом хмель в голову ударил, вот и перестреляли друг друга.
— Да вы что, мужики, сдурели? — попятился в глубину комнаты Саша. Он едва не упал, споткнувшись об огромную голову белого медведя. — Да я язык в задницу засуну и проживу так всю жизнь!
Угрюмый в сопровождении двух «быков» медленно, но неуклонно, как надвигающаяся гроза, стал приближаться к Саше. В руке он держал ТТ — игрушку середины тридцатых годов, расставаться с которой было не жаль.
— Мужики, да вы что, в натуре? Ну падлой буду, землю буду жрать, если вякну!
Саше приходилось бывать в комнате Сократа. Дважды он без ведома хозяина приводил сюда рыжеволосую толстуху, очень напоминавшую кобылицу, впервые отведавшую азарта скачки. Он покрывал ее целую ночь, а на следующее утро у него ломило от физических упражнений все тело, словно у перетренировавшегося жокея. Саша знал, что в верхнем ящике тумбочки, стоявшей рядом с диваном, кроме вороха импортных презервативов находится маленький короткоствольный «вальтер», без труда умещавшийся даже в женской ладошке. Достаточно только потянуть за ручку — ящик откроется без всякого скрипа, и в следующее мгновение можно будет всадить пулю в морду мрачному верзиле, который подходит все ближе, а потом заняться блондинчиком.
Большим пальцем Саша нащупал ручку и понемногу стал выдвигать ящик.
— Мужики, да оставьте вы это дело. Это же я вас привел к Сократу, зачем мне лишний раз подставляться? Если я кому-то вякну не по делу, так его дружки мне же башку отвернут. — Горячая ладонь натолкнулась на прохладу металла, которая была так же приятна, как освежающий напиток в жаркий день. — Да я теперь ваш с потрохами, — продолжал Саша, обхватывая пальцами рукоятку «вальтера».
Прозвучавший выстрел заставил задребезжать стекла в окнах. С гвоздя слетела и грохнулась на паркет какая-то авангардная картина. Саша, так и не успев выхватить оружие, опрокинулся на мягкий кожаный диван. Кровь из простреленного лба струилась по его лицу и затекала в разинутый рот.
— Все как полагается, — ровным голосом произнес блондин, покачивая на руке «танфольо». — Жаль расставаться с этой игрушкой. Но ничего, приобрету другую, такую же убойную.
Он вынул магазин с патронами, тщательно протер рукоять и ствол и бросил пистолет рядом с трупом. Солнечный луч, проникший через щель между шторами, упал на латунную рукоять и золотом отразился на безмятежном лице мертвеца.
— Все, нам здесь делать больше нечего. Не оставьте отпечатков, а то и так наследили по всей Москве. Везде о нас только и говорят.
Кроме раздражения в голосе Коляна прозвучали и нотки гордости.
— Уходим без шума, не глядя но сторонам. Чтобы все было естественно, будто мы приходим сюда каждый день.
Подобных наставлений Николай мог бы не давать. Угрюмый вспомнил случай, когда они расстреляли в одной из московских бань пятерых авторитетов, а потом выходили из здания гуськом, перебрасываясь шутками, словно из винного магазина.
Колян опрокинул шкаф, в котором грохнула посуда, пнул подвернувшийся на дороге стул — разгром был учинен. Главное — не переборщить.