На воре шапка горит

Преображенский Александр Борисович

— Больше не побьют, — убежденно ответил Митя.

— Я это уже слышал. И вот — факт на лице.

Бэн указал на "факт" пальцем, а Митя невольно пощупал распухшую скулу и провел языком по длинной ране на внутренней стороне губы, рассеченной при ударе о зубы.

— Больше не побьют, — упрямо повторил Митя.

— Не побьют, — горячо и в то же время немного насмешливо вмешалась вдруг Тоша, причем обращаясь не к Мите, а к Бэну. — Знаешь, что будет? Он к ним сам побежит. Они с ним поговорят и купят. Не за деньги купят, а как дурачка, за него самого. Покаются,

он их и простит.

— Мить, но ведь они ж тебя за придурка держали… — затряс рукой Бэн.

— Оставь его, — второй раз вмешалась Тоша. И Бэн опять замолчал.

Митя с благодарностью посмотрел в глаза девочке, которые та и не подумала прятать, глаза уже не смеялись. "Кажется, она все понимает, — подумал он. — Ну да это же Ангелевская".

Когда подкатил автобус, они разговаривали уже о другом. И Тоша, и Бэн, смеясь, благодарили хозяина за "прекрасные деньки".

— Торт поели, покупались, — перечисляла Тоша все вкушенные дачные прелести, — на дискотеку сходили, в милиции побывали. Спасибо за все тебе, Митенька.

— Спали почти под открытым небом, — добавил Бэн.

— Нет, этого я никогда не забуду, — категорично заявила Тоша.

И только когда автобус уже был готов к отправлению, все пассажиры разместились в салоне и последним поднимался туда Бэн, он обернулся на лесенке.

— Я завтра приеду, — пообещал он. — Самое позднее послезавтра. Тошку отвезу, с родителями переговорю и приеду.

Митя кивнул. Двери захлопнулись перед самым носом его друга. Автобус уехал.

Он возвращался к Дубкам не спеша, не глядя по сторонам, а все больше под ноги в желто — серую дорожную пыль. Лишь изредка Митя поднимал голову и быстро окидывал взглядом местность, чтобы сориентироваться, где он находится в данный момент и не пора ли уже поворачивать в сторону поселка. Так и добрел до Дубков, а потом и до своего участка.

Любовь Андреевна встретила его проницательным взглядом с веранды.

— Чего? — спросил Митя.

— Проводил?

— Проводил.

— Ну так к тебе еще гости.

— Кто? — не поверил Митя.

— Девочка какая — то. Я ее в дом приглашала — не хочет. Под тентом сидит. С полчаса тебя уже дожидается.

На неверных ногах, со звоном в ушах и, быть может, даже покачиваясь, Митя отправился под тент.

На одной из разложенных раскладушек сидела Людка нога за ногу и беззаботно лузгала семечки. Вылитая галка. Митя ждал не ее, но ему полегчало. К другой встрече он сейчас был не готов.

— Здорово, — первой поздоровалась гостья.

— Привет, — отозвался Митя.

Людка беззастенчиво и не скрываясь изучала фонари на Митиной физиономии.

— Здорово, — подвела итог своих наблюдений, поменяв ударение в слове на первый слог.

Митя усмехнулся и промолчал, раз пришла, пусть сама говорит зачем.

— Меня Никита просил к тебе зайти, — словно прочитав эту мысль, объяснила свое появление Людка. — Очень просил. Он тебя этой ночью ждать будет за карьером у кладбища. Там где всегда.

Митя молчал.

— Он один будет, и ты один приходи. На разговор, — добавила Людка.

Митя молчал.

— Да, —

будто что — то еще вспомнила она, — велел передать, чтобы ты не боялся. Драться они не будут.

Митя опять только усмехнулся.

— Так что передать — то? — Людка встала с раскладушки. — Придешь или нет?

— Приду, — распечатал свои уста Митя. — Только, может быть, долго придется ждать, пока бабушка не уснет. Сложно теперь все после вчерашнего.

На это уже усмехнулась Людка. Потом сунула руку в карман своих шорт и сделала шаг навстречу Мите.

— Еще это, — сказала она немного по — другому, не так подчеркивая свою независимость, как прежде. — Аленка просила передать.

У Мити снова екнуло сердце.

— На, — Людка протянула ему раскрытую ладошку, на которой лежал его швейцарский перочинный ножик.

Повинуясь как сомнамбула, Митя медленно взял его.

— Бывай, — бросила Людка и мимо остолбеневшего Мити быстро направилась к калитке.

— Стой, — обернувшись, он успел поймать ее за руку.

— Ну чего? — Людка остановилась, но повернула лишь голову.

— А у Мишки… Она ж Мишке его подарила. Людка вырвала руку и повернулась вся.

— Ты о чем? — спросила она, зачем — то еще подбоченясь.

— Ну нож этот. Я же его у Мишки видел.

— Больной, что ль? — Людка покрутила пальчиком у виска. — У Мишки свой такой же. Еще прошлым летом у какого — то приезжего отобрал. Бывай, — повторила она, решительно отворачиваясь. — Провожать не надо.

Но Митя об этом и не думал. Он еще постоял так, с ножом в руке, немного, потом сунул его в карман и лег на раскладушку.

Костер между ними горел совсем небольшой, слабенький. То ли Никита поленился собрать много дров, то ли в долгом ожидании Мити он спалил большую часть собранных сучьев и теперь экономил топливо. Как бы то ни было, но более хилого костра в яме у кладбища Митя еще не видел.

Они сидели по разные стороны от огня и общались через него. Митя сам так сел сразу, когда пришел, специально. И с того момента не проронил еще ни одного слова.

Щурясь на еле живое пламя, а быть может, таким способом пряча глаза, Никита резонерствовал, при этом, по старой памяти, называя своего собеседника Димоном.

— Я понимаю, обидно. Конечно, обидно. Но кое в чем, старик, ты и сам виноват. Знаешь, Димон, я ведь тебе с самого начала симпатизировал, ты мне нравился. Остальные не в счет. Майк там, Гарик, Лысый… Видишь, я их всех разогнал, чтобы только с тобой одним встретиться. Ты мне и сейчас… Ну, как бы тебе… Ты мне по душе. Но понимаешь, Димон, есть в жизни такие вещи, которые тебе пока недоступны. Нет, не потому, что кто там глупее или умнее, просто живем мы по — разному. Ты там, мы здесь, и жизнь здесь другая. Вот это ты должен понять. Сложно здесь, очень сложно. Но это наш мир. У тебя вот отец, мать, у меня тоже мать, отец умер. И, кроме матери, никто не работает. А что она заработает — ничего. Ну и не в этом дело. У Лысого вон, считай, вообще только тетка, и та старая. А у нас даже дом второй еще есть в Бузырино, от деда остался, ну ты вчера его видел. В общем… Да…