На восходе луны
Шрифт:
— Не смей бросать трубку, я этого терпеть не могу!
— Тогда не звони — стопроцентная защита от брошенной трубки, — лихо парировала Марина.
— Чего тебе надо?
— Мне? — удивилась Марина. — Ничего. По-моему, это тебе что-то нужно, раз ты звонишь. Если бы у меня были какие-то потребности — звонила бы я.
Андрей разозлился не на шутку. Вот ведь негодяйка, как ловко она поворачивает разговор в нужную сторону! Чтобы он просил, чтобы умолял, а она будет изображать из себя неприступную крепость. Так хотелось послать ее подальше, но ведь она-то права, это, кажется, ему нужно больше, чем ей. Или у нее просто выдержка лучше? Ладно, позволим ей одержать маленькую победу. Зато главное сражение будет за нами!
— Ладно, — нелегко согласился Андрей после некоторой паузы. — Хорошо, пусть будет, что это
Пауза была совсем коротенькая, словно Марина не ожидала услышать нечто подобное. Но быстро собралась и ответила:
— Это ты о чем?
— То есть, — удивился Андрей.
— Ну ты как-то все в одну кучу смешал: и про гордость, и про прощение. Извиняешься вот за что-то. Объяснил бы, за что именно. За то, что разговариваешь со мной по-хамски? Или за то, что изнасиловал? Так в том я сама виновата и к тебе претензий не имею — видимо, плохо сопротивлялась, недостаточно твердо говорила 'нет'. Так что пусть твоя совесть слишком сильно тебя не гложет, ты мне ничего не должен. Все или что-то еще?
Андрей опешил. Нет, ну надо же, какая все-таки дрянь! Вроде и говорит, что сама виновата, но таким тоном, что ему, прожженному цинику, и то стыдно стало за свое поведение.
— Да, собственно, — замялся он, не в силах придумать что-то такое, чтобы и в тему, и вместе с тем достойно, даже где-то жестоко, как того и заслуживает маленькая негодяйка, однако ничего такого не придумал. Сказал какую-то банальщину: — Вообще-то я хотел встретиться. Как ты на это смотришь?
— В основном отрицательно.
— Почему?
— Потому что мы уже, кажется, все выяснили, вот и получается, что встречаться нам нужно не для выяснения отношений, а сугубо в потребительских целях. А к этому я отношусь именно отрицательно. Что еще?
Потураев злился все больше. Он, опытный, самоуверенный соблазнитель, никак не мог повернуть разговор в свою пользу. Ведь он всегда с элегантной легкостью выходил из любой ситуации, а тут не может элементарно поговорить по телефону со школьницей!
— Маленькая, я что-то не совсем въезжаю в тему. Ты вроде только что сказала, что претензий ко мне не имеешь, и тем не менее я просто желудком ощущаю какие-то претензии. Я и так уже извинился — чего тебе еще надо?!
— Да не надо мне ничего, — возмутилась Марина. — Я ж тебе уже сказала: успокойся, я на тебя обиды не держу, и мне от тебя ничего не нужно. Нужно было бы — я б сама тебя разыскала и потребности свои озвучила.
— Тогда почему мы не можем встретиться?
— Ну почему же не можем? Теоретически — очень даже запросто, не вижу препятствий. А вот смысла не вижу. Объясни мне смысл, тогда, может, и встретимся.
— Нет, ну какой тебе нужен смысл?! Я просто хочу тебя увидеть — это что, недостаточное объяснение?
— Хорошо, я перефразирую вопрос: зачем ты хочешь меня видеть? И сама же на него отвечу: для повторения пройденного материала, кажется, так это называется у преподавателей? Но ты хороший учитель, я хорошая ученица и обычно усваиваю материал с первого занятия. Второй урок мне обычно не бывает нужен. Или это лучше назвать не уроком, а лабораторной работой? Тогда и первая работа оказалась результативной, и в повторе я опять же не вижу смысла. Я достаточно ясно изъясняюсь?
— Более чем! Для школьницы ты обладаешь просто исключительной логикой!
Марина притихла. Школьница? Это ему Лариска все выболтала? Ну что ж, так еще лучше, не надо врать и притворяться более взрослой, чем есть на самом деле.
— Да, я школьница! Маленькая, глупенькая, безобразно наивная! Так что выходит, ты изнасиловал несовершеннолетнюю, за что можно угодить не просто по статье 'изнасилование', а еще и при 'отягчающих обстоятельствах'! И в твоих интересах оставить меня в покое, пока я не подала соответствующее заявление! Всё, гуляй, Вася, я все сказала!
И вновь в трубке раздались оглушающе-противные короткие гудки.
Целую
Вроде и не высказывала ему никаких претензий, никаких обид, но категорически отказывалась от продолжения внезапного романа. Романа? Андрей удивился. Да полноте, о каком романе может идти речь? Разве он предлагал ей какие-нибудь романтические отношения? Вовсе нет, и в мыслях не было. Это бабы-дуры о романтике мечтают, а у мужиков все намного проще. Вот он и предлагал ей встретиться, чтобы…
Ах, вот оно что! Так вот где собака порылась. В том-то и дело, что романтики он ей не предлагал, а предлагал лишь откровенную любовную связь. Вернее, он ей вообще ничего не предлагал, кроме встречи, но она, казалось бы дитя наивное, сразу просекла, что романтикой в их грядущей встрече и не пахнет. А Потураев и не стал убеждать ее в обратном, еще и подумал: надо же, вот и умница, сама все поняла. Умница-то, может, и умница, но разве можно назвать ее умницей, раз она, невзирая на явное наличие рассудка, все еще рассчитывает на какие-то романтические отношения? И это после того, что между ними было! После того как сама на практике поняла, что одной романтикой сыт не будешь, что без плотских утех любви быть не может.
А могут ли быть плотские утехи без любви? Да запросто! Он что же, каждую шалаву, каждую любительницу острых ощущений, с разбегу прыгнувшую в его койку, любить должен? Еще чего, у него и без любви прекрасно получается. Вот только почему капризная Маринка никак не идет из головы?
Бесконечно злой на себя, и еще больше — на Маринку, через неделю, в самый разгар буднего дня, дабы не нарваться на родителей вредной школьницы, Андрей позвонил в ее дверь.
Маринка стояла на пороге такая маленькая, худенькая, без граммульки макияжа — чистая школьница. Вот в таком виде она ни за что, даже при самом слабом освещении, не прошла бы за студентку-второкурсницу. Дитя, да и только. Не успел Андрей умилиться, как тут же сам себя и одернул: ничего себе дитя! Так опытно играет, мерзавка, на нервах. Это он, он — Андрюша Потураев, к своему стыду и позору, таскается за нею, как провинившийся школьник. Не дай бог кто узнает о таком позоре — вовек не отмоешься. Ну ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последний. Пусть сейчас он позволит ей себя унизить, пусть. Противно, конечно, но у него на то имеется более чем веская причина: чтобы вырвать занозу из сердца, он непременно должен повторить ту 'лабораторную работу'. Ха, вот ведь умница — сама подсказала, как назвать то, что между ними произошло. Вроде и не пошло, и в самую тютельку. Ничего, ничего, вот он добьется цели и забудет про вредную школьницу, он ведь все равно повторов не любит, не в его это принципах. Зато девчонке сейчас наобещает с три короба, а потом она, паршивка такая, пусть страдает так, как его вынудила страдать. Вот тогда кошке и отольются мышкины слезы. А он еще постарается намеренно причинить ей как можно больше боли. Нет, не физической, конечно, — он же не садист какой-нибудь. А вот в моральном плане он заставит ее пострадать. Она его всю жизнь помнить будет, дрянь малолетняя.