Шрифт:
Сергей Жук
На Восточном порубежье
Глава 1. Северная Пальмира
“Ничтожные наследники северного исполина, изумленные блеском его величия, с суеверной точностью подражали ему во всем, что только не требовало нового вдохновения”.
А.С. Пушкин
1
Этот рассказ начинается осенью 1724 года. Осень и ныне не лучшее время для Северной столице России. Ветер, непрерывный дождь превращают яркие осенние краски в полутона.
Но среди столичного многолюдства был человек, которого восхищало все, и более всего именно многолюдство русичей, что тысячами сновали вокруг, не обращая на него никого внимания. И был то, не праздный простолюдин, а казачий голова Якутского острога Афанасий Федотович Шестаков.
Не молод уже казак, пятый десяток к концу идет. За время службы, хоть и не занимался лихоимством, как другие, а все же скопил соболью казну да не малую. Ведь всю жизнь в Сибири службу нес, и в особливые должности вышел. Можно и в отставку податься, на печи, бока греть да с наложницей иноземкой услаждаться, так нет, как усидишь, коль мыслей да планов в голове громадье. Якутские зимы долгие, времени помыслить о житие здешнем предостаточно. Великие планы по обустройству самых далеких, диких и неведомых земель Чукотки, Камчатки и других заморских далей, не дают покоя казаку.
Хоть и не обучался казачий голова в академиях, но к грамоте сподобился. Скопился целый сундук записей, карт, планов, а сами предложения отписаны ясно и толково.
Охота пуще неволи! Вот и собрал свои пожитки Афанасий Шестаков, и отправился из Якутска в стольный град Петра. Ведь что примечательно здесь, и в большой сейчас редкости. Подался сей казак не за корысти живота своего, а за государевы пользы и всего края того восточного. Замахнулся Афанасий попасть к самому императору Петру Алексеевичу. Да и чего сомневаться, всегда на слуху было, сколь интересны Петру эти земли! И еще ведомо Афанасию, что о землях тех, у нынешних сенаторов и ученого люда, знаний и понятий нету.
В поддержку начинаний казачьего головы, можно даже сказать советник и сторонник данных деяний, Якутский воевода, лейб-гвардии капитан Михаил Измайлов, перед отъездом Шестакова сообщил в сенат следующее:
— Якутские казаки находят на восточных и северных морях и около Камчатской земли многие острова, иные пустые, другие многолюдные, а в Анадырском и других носах и в прилегающих к российским владениям землях еще имеются многие непокоренные под российскую державу иноземцы.
Дальше Тобольска Афанасию бывать не приходилось. До сюда от Якутска, быстрее, чем за два года не добраться. Но вот, то, что от Тобольска до Санкт-Петербурга, ходу еще болеет года, стало для него неожиданностью. Добре то, что соболей в достатке скопил, да в дороге не бедствовал.
Поистрепался одежей за дорогу Афанасий, но слава богу, добрался до Северной Пальмиры живым и здоровым, что нельзя сказать о Российском императоре. Занедужил в аккурат, к приезду Якутского головы, неугомонный правитель, отошел от дел, переложив их на сенат, да сподвижника своего Александра Даниловича Меньшикова.
Ох и хлебнул горя по началу Афанасий Шестаков, пока не обвыкся с местной модой и нравами. Его кряжистая фигура, тяжело сочеталась с кургузым сюртуком, париком и щтеблетами на толстой подошве, а от коротких портков и чулок, чуть со стыда не сгорел. Но ничего не поделаешь, таков ныне этикет, тем паче, что лишь в сем скоморошьем виде пускать в присутственный места только и велено. Лишь от чулок и штеблетов все же отбился, заменив их на длинные ботфорты. А еще пришлось побывать у брадобрея. Тот уже привыкший к сей мужичьей проблеме, сам предложил компромиссный вариант, оставив усы и сделав бороду много короче. И если откинуть все предрассудки,
Так и Петр Великий, затащил силком Русь в богатую европейскую, лавку и давай на нее напяливать все, что не попадя, лишь бы ярко да ново. Что уж совсем не лезло, пришлось отбросить, а все остальное, будьте добры, стерпится слюбиться.
2
Казачий голова гостевал в доме вдовой купчихи, на Литейном. Та держала скобяную лавку в жилом районе, застроенном деревянными домами, где проживали служащие и рабочие Литейного двора. Место ладное, люд все более трудовой, да служивый. По первости долго пытала Афанасия. Что, да как? Пока все не разузнала. А разузнав, успокоилась и даже осталась довольной. Казак оказался вдовый. Прибрал господь его женку во время первых родов, оставив ему сына. Своими стараниями, до мирской помощью, поднял сына на ноги. Теперь тот уже мужик. Тоже в Якутске служилым казаком пребывает.
Купчиха, Авдотья Марковна, цену за постой назначила малую, правда обязав казака следить за порядком в лавке и пресекать всяческое воровство. Побаивалась молодая еще купчиха душегубства, не доверяла своим служкам, а тут казачий голова на постой пожаловал, да еще по протекции сродного брата, что нынче служит приказчиком в далеком Сибирском остроге.
Худо, бедно, но обвыкся Афанасий Федотович Шестаков с местным многолюдством и столичными нравами. Еще Якутский воевода, лейб-гвардии капитан Михаил Петрович Измайлов, разъяснил Афанасию, что челобитную надобно подавать в Кабинет Его Императорского Величества, а кабинет сей Петр Алексеевич держит, как правило, возле себя. От служащих Литейного двора разузнал голова, что император нынче прибывает в Зимнем дворце на набережной, и в связи с недугами, более ни где не появляется.
Шел январь 1725 года. Миновали новогодние праздники, Рождество Христово. Нынче, в столице, все обошлось без фейерверков и ассамблей. Петр Великий болел, страдая тяжко, в меру по грехам своим, и столица пребывала в унынии.
Для бывшего Якутского головы это был первый выход в центральную часть Санкт-Петербурга. Прямо скажем поступок не шуточный по смелости, и крайне сильный по впечатлениям, особенно если вспомнить сибирские корни Афанасия, и его службы в самых удаленных острогах.
Пройдя по улочкам и переулочкам Литейного, он вышел на Невский проспект. В тот год его строительство было в самом разгаре, а звался он на итальянский манер Невская першпектива.
Многие поступки и решения умирающего императора можно обсуждать и даже критиковать, но вот пожалуй за что никогда не будут роптать потомки, так это за воздвигнутый город на Неве. Не ошибся Петр выбирая итальянское направление в архитектуре. Столь изящное, мягкое и удивительно комфортно сочетающееся с православием, русской духовностью и суровостью климата. Хотя, можно даже сказать к счастью, многое из планов Петра не состоялось. К примеру центр на Васильевском острове, нелюбовь к мостам и неуемное желание заставить горожан перемещаться по каналам и рекам. Хотя все это было, но не прижилось и отвергнуто самой жизнью.
Императору Петру Первому в молодые годы довелось побывать во многих городах Европы, но самыми примечательными для него стали города Венеция и Амстердам. Вот и решил своенравный Петр что его новая столица будет чем то средним между этими городами, а ее жителей приучить к плаваниям, и прежде всего под парусом.
Правда с Амстердамом ничего не вышло, как то не получилось совместить узкие кривые улочки, каменные холодные строения с остроконечными шпилями, и широкую русскую душу, требующую прямолинейности и простора. Одним словом, в Петербурге есть пафос шири, напрочь отсутствующий в крошечной Голландии. А вот Венеция, своими традициями, а более трудами итальянских архитекторов Доменико Трезини, Георга Матарнови, Франческо Растрелли несколько повлияла на облик русской северной столицы.