На восточном порубежье
Шрифт:
За атамана у них был казак Анцыфорав, а Ивана Козыревского поставили есаулом. Мыслили бунтовщики, взять цареву казну, да уйти на жительство в дальние неведомые острова. Атамана, за грехи тяжкие, в скорости бог прибрал, кончили его изменные камчадалы, а вот Ивану досталась другая доля.
Великими делами и опасными службами искупил он вину перед государем. Бывшие смутьяны, достигли и покорили острова Курильской гряды: Шумшу, Парамушир, Онекотан, собраны первые сведения о других островах гряды, и Японии, А вот у бога вымолить прощение оказалось
Решил тогда монах построить на свои деньги судно, чтобы уйти на нем северным морем земли американские открывать. Назвал то судно не именем святого, как в обычаи, а иноземным словом Аверс, на диво всем православным, и проклятие Феофана.
За строительством этого судна и застал его по прибытию Афанасий Шестаков.
— Слава богу! Услышал мои молитвы! — Обрадовался монах. — А я вот решил уже в одиночестве бежать от мирских забот, найти остров не обетованный, да келью там себе устроить. Народ сказывает, что ты уполномочен самой императрицей командиром всего нашего края?
— Оно вроде так, и грамота имеется! Но представилась императрица Екатерина, и Долгоруковы верх взяли, посадив на трон ПетраII, внука Петра Великого. Тобольский губернатор князь Михаил Владимирович Долгоруков все и переиначил. Своим указом поставил надо мной драгунского капитана Павлуцкого.
— Ты Афанасий не поддавайся, скрути того капитана в бараний рог. Молва идет, что малолетний император Петр захворал, не ровен час бог и его душу приберет.
— Что же ты Игнатий, лодию свою, таким именем непотребным обозвал. Слово Аверс басурманское, непонятное люду православному, — полюбопытствовал Шестаков.
— А ты голова играл, когда в зернь? Не нынешняя, с костями шестигранными, а та старинная, когда мечешь пластинки костяные с черной и белой стороной. Вычитал я в одной книге, что Аверс, на иноземном языке, значит лицевая сторона, что по игре в зернь есть белый цвет. Вот я и попытаю свою жизнь, брошу зернь! Авось Аверс и вынесен меня из черного проклятия на свет божий.
Сидели товарищи редком долго, молча, думая каждый о своем. Неожиданно Игнатий попросил.
— Ты бы Афанасий дал человечка, смышленого в делах судовых. Поспешаю! Хочу нынче же отбыть в низ по Лене!
Вскоре, ботовых дел мастер Иван Спешнев, и два казака, родом из Архангельска, по просьбе Шестакова трудились на Якутском плотбище, помогая монаху Игнатию.
2
О том, что Шестаков отдал в наем безумному монаху людей из экспедиции, сразу же узнал штурман Генс, он и донес о том Павлуцкому.
— Ну что же! — Решил капитан. — Пора ставить Шестакова на место. До Якутска добрались, далее и без него обойдусь, а случай вполне подходящий.
Одев мундир, повесив на пояс широкую драгунскую шпагу, капитан Павлуцкий явился
Капитан невольно даже залюбовался увиденным. Отчаянно светило солнце, играя вспышками зайчиков на речной ряби, видимо стараясь излить на землю все свое тепло за столь короткое лето. Судно уже спустили на воду, и Спешнев с казаками ладил мачту. Тут же крутился дюжий монах, за всеми поспешая, и задавая тон в работе. Нашлись и праздные зеваки, что сидя на берегу наблюдали за ладной работой. Для полноты представления, не хватало лишь казачьего головы.
Капитан стал подумывал вернуться, и не затевать ссоры, но судьба уже давно во всем определилась. На плотбище появился и Шестаков. Все складывалось в аккурат. Есть серьезный для скандала повод, два главных героя, отрицательный персонаж штурман Генс, и даже доброжелательная публика.
Действие началось стремительно и необратимо. Павлуцкий, не замечая Шестакова, поднялся на борт «Аверса», и, распаляя себя, накинулся на Спешнева. Тот, не совсем понимая причину ярости капитана, оправдывался:
— Но позвольте! Господин капитан! Мне начальник экспедиции Афанасий Федотович распорядился.
— Здесь я начальный командир, капитан драгунского полка Павлуцкий, а не мужичий голова! — Взревел тот.
Окончательно разойдясь, Павлуцкий схватил за шиворот мастера, и со всего маху, кубарем спустил вниз по трапу. Здесь и встретились глаза наших героев.
Стройный, гибкий Павлуцкий, в мундире офицера, и далеко не молодой коренастый казак в добротном легком зипуне, каждый был хорош по-своему. Глаза их пылали такой яростью, что казалось они, превратят друг друга в пепел.
Не будем искать правого! Такого здесь нет! У каждого из них была своя правда, у каждого в кармане лежала грамота о его назначении, и для столь достойных людей отступать было не к лицу, а для слов, места уже не оставалось.
Павлуцкий выхватил шпагу и потребовал у казачьего головы поединка.
— Пускай клинки решат, кто из нас начальный командир, — вымолвил с трудом капитан. — Иначе нам не разойтись!
— Господин капитан видимо забыл, что шляхтичу с казаком не к лицу биться на саблях, — усмехнулся Шестаков. Лучше на кулаках разобраться, а то порубаешь шляхту и на плаху попадешь.
Это был придел. Бросив шпагу, Павлуцкий бросился на своего врага. Все зрители затаили дыхание. Драки на Руси дело обычное, но что бы капитан драгунский, да голова казачий сошлись грудками то в редкость. И надо заметить бойцы оказались отменные. Кулачным боем оба владели в совершенстве, но в данный момент все условности русской забавы были забыты.
Били и в грудь и в голову. Били в кровь не жалея кулаков. Удары Афанасия, что удары молота. Казалось, слышится треск костей, когда они достигали цели. Только благодаря своему проворству и молодости, устоял Павлуцкий после первого натиска. Удары капитана попадали в цель чаще, но терпимо переносились Шестаковым, старая закалка тоже кое-что значит.