На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950
Шрифт:
— С этого момента приказываю тебе готовить только то, что скажу я. И не смей выполнять больше ничьих распоряжений, кроме моих.
Если бы Коля и его напарник, помимо вороватости, обладали еще и смелостью, они пристрелили бы меня на месте, а потом заставили бы повара подтвердить сочиненную ими историю о том, что я попытался напасть на них. Но они, помимо всего прочего, были еще и изрядными тугодумами. А мои предшественники были такими уступчивыми, что конвоиры пришли в изумление от моей дерзости. Я продолжал наступать, заявив, что по возвращении в Смоленск должен буду обо всем доложить дежурному офицеру и доктору, после чего охранники тут же испугались и пошли на попятную.
После некоторых раздумий
— Дневная норма составляет четыре кубометра только летом, — стал протестовать я. — Зимой же норма составляет два с половиной кубометра в хорошую погоду и только один кубометр, в случае если толщина снежного покрова превышает полметра. Сейчас глубина снега более метра, что гораздо больше нормы, к тому же стоят морозы больше тридцати градусов. Кроме того, вы, наверное, забыли, что вопросы питания здесь решаю я.
И снова охранникам пришлось отступить, как только обнаружилось, что они блефуют. Но взгляды, которые они бросали на меня, не сулили ничего хорошего. Моя моральная победа была временной, и стоило мне лишь на время потерять бдительность, как эти люди поспешили этим воспользоваться. Когда пришло время отправиться в лагерь за продуктами, они взяли вместо меня в Смоленск другого человека, который не знал русского языка и, следовательно, не мог ни о чем рассказать лагерному начальству, как собирался сделать я.
Когда Коля вернулся из Смоленска с продуктами для пленных, все спали после тяжелого рабочего дня в лесу. Он прибыл примерно в полночь с пьяными воплями. С помощью дубины он выгнал заключенных из барака и заставил их бежать на станцию и забрать оттуда продукты. Станция находилась примерно в двух километрах, но, поскольку Коля не позволил людям обуться, осыпая самых медленных ударами, большинство побежало на станцию в носках или даже босиком. Я спал в маленькой комнатке рядом с кухней, где мы жили вместе с поваром и санитаром. Коля постарался не разбудить меня, и когда я все-таки проснулся, то, узнав о его пьяной выходке, едва накинув китель и сапоги, со всех ног бросился в сторону станции. Однако команда несчастных уже успела отбежать довольно далеко.
Они почти прибыли на место, когда я их догнал. Не обращая внимания на Колю, я скомандовал всем немедленно остановиться. Тем, на ком не было обуви, я приказал немедленно возвращаться в лагерь. Сам Коля был настолько пьян, что не сразу понял, что происходит, и часть людей успела благополучно убежать обратно. Увидев это, Коля пришел в ярость. Он бросился на меня, потрясая дубиной и громким голосом выкрикивая ругательства. Но той снежной ночью я, в отличие от него, был абсолютно трезв и спокоен, как тот огурец в поговорке. Я увернулся от удара и сам впечатал свой кулак в лицо конвоира. От звука моего удара вдоль сосен по лесу прокатилось эхо. Дубина отлетела в сторону, а сам Коля упал на спину и замер, неуклюже растянувшись вдоль дороги, ведущей на лесосеку. По его щеке поползла струйка крови. Был ли я первым немцем, который после окончания войны ударил русского? Если нет, то что стало с моими предшественниками?
Один из пленников крикнул мне:
— Скорее
— Уходите и оставьте нас вдвоем, — ответил я. — Начинайте разгрузку, я скоро приду.
Мои товарищи исчезли в лесной тишине. Коля лежал лицом вверх, на его лице отражался лунный свет, а я раздумывал, не стоило ли мне просто убить его. Второй охранник в это время находился в Вадине, где он регулярно посещал знакомых женщин, поэтому у меня было достаточно времени на побег. Но каковы были бы мои шансы на успех и что меня ждет, если меня поймают? По крайней мере, ответ на второй вопрос был очевиден. Инстинктивно я почувствовал, что с моей стороны лучшим поведением будет держаться нагло и делать упор на моей моральной правоте, не забывая о том, что при первой же возможности пристрелить меня охрана воспользуется этим шансом.
Не успел я принять решение, как Коля зашевелился и сделал попытку встать на ноги. Я шагнул в его сторону, чтобы помочь ему, но как только он увидел меня, то вскочил на ноги и бросился по дороге назад в лагерь, где осталось его оружие. Я направился в другую сторону, на станцию, где как ни в чем не бывало помог своим товарищам разгружать продукты. Те пленные, которых я отправил в лагерь обуваться, тоже вернулись на станцию. Они рассказали мне, что Коля молча пронесся мимо них с диким выражением глаз. Все считали, что я должен быть настороже.
Мы взяли на время сани с лошадью и отправились обратно в лагерь. Двое моих товарищей шли впереди, чтобы вовремя предупредить меня об опасности. Но все было спокойно: должно быть, Коля решил сначала выспаться. Мы спокойно разгрузили продукты на складе и снова отправились спать. Весь остаток ночи я так и не смог заснуть, но мое беспокойство было напрасным. Утром охранники так и не появились, и я вместе с бригадой отправился в лес, на участок, где мы обычно работали. Когда мы вернулись, оба конвоира стояли около кухни. Изо всех сил стараясь быть невозмутимым, я направился к ним и поздоровался:
— Добрый вечер.
Они ответили вежливо, даже несколько застенчиво. Из этого следовало, что мне пока не следовало ждать никаких неприятностей. Я мог чувствовать себя в безопасности, пока не повернусь к ним спиной, но им не удастся застать меня врасплох. Это открытие вдохновило меня предпринять против конвоиров кое-что еще.
Я начал рассчитывать количество древесины, которая была заготовлена при мне, и сравнивать эти данные с тем количеством, что заготавливалось до моего прибытия. Я распорядился, чтобы каждый из моих людей ставил на обработанном им бревне свое имя. Это позволило мне точно подсчитывать объем нашей работы. Потом я сообщил охранникам, которые все еще вели себя подозрительно покладисто, что проведу в лесу целый день, чтобы сверить данные наших записей с данными приемки. Они ответили, что в этом нет необходимости, к тому же в лесу выпал глубокий снег. Одним словом, им совсем не хотелось, чтобы я этим занимался. Я взял себе помощника, чтобы можно было закончить работу за один день.
Готовые бревна лежали на участках леса, где наша работа была давно закончена. По дороге в лес нам встретилось несколько волков и диких кабанов, которые старательно рыли снег под деревьями в поисках пищи. Голод, что делал их особенно свирепыми, в случае если бы нам пришлось вступить с ними в схватку, в то же время удерживал их от неспровоцированного нападения. У нас с собой был топор для того, чтобы обрубать сучья на бревнах перед тем, как их пометить, и лопата, чтобы разгребать снег. Вооруженные этими инструментами, мы смело шли на животных, пока они медленно не отступали перед нами, исчезая в заснеженном лесу. Готовую древесину сильно занесло снегом, и мы, несмотря на то что работали споро и упорно, не успели закончить работу до сумерек.