На все четыре...
Шрифт:
— Упрямый… Слышишь, упрямый, ты же понимаешь, что ты в полной моей власти? Я вот только щелкну пальцами и тебя не станет. Прям вот сразу. Р-раз и нету.
Я молчал, устало смотря прямо в его маленькие глазки. Страх? Да, страх был. Умирать не хотелось. Но он был не такой острый, как я сам ожидал. Какое-то странное равнодушие накатывало на меня. Похоже, пошел откат после вспышки движения. Сил не остается даже на страх. А Шварц, разглядывая меня и, видимо, не уловив в моих глазах этого самого страха, кивнул, словно самому себе, и продолжил свой монолог:
— Хотя смерти
Я молчал. Этот жирный боров заставил-таки меня выйти из равнодушного созерцательства. Внешне я не шевельнул ни одним мускулом, но внутри по жилам вновь заструилась энергия. Злость придала сил… Немного. Последние ресурсы организма, видимо. Только бы выбрать удобный момент…
— Но я не буду этого делать, — продолжает этот Джабба Хатт. — Это вон Колесо, — он кивает на кого-то за своей спиной, — любит людей ломать. Ему это удовольствие доставляет. А я не верю во все эти психологические штучки. Если у человека есть характер, то его можно избить, изнасиловать, пытать каленым железом и он, вроде как, со всем согласится. Возьмется за любую работу. Будет унижаться и лебезить… Но только до того момента, когда не увидит шанс за все поквитаться… Вот тогда горе его мучителю.
Он помолчал, разглядывая ногти на собственной руке, о чём-то размышляя. Затем улыбнулся и продолжил:
— Рабом, конечно, никто не рождается. Рабов нужно воспитывать. Вот только не каждый материал подходит для заготовки будущего раба. Есть буйные, упрямые, несгибающиеся. Можно заставить работать и их… Но тогда жди бунтов и неповиновения. Стычек с надзирателями и охранниками. И для других рабов дурной пример. Нет. Таких буйных нужно утилизировать. Чтоб не смущали остальных. А унижать их для этого совсем не обязательно.
И снова томительная пауза. Как же он любит эдакое многозначительное молчание. Небось думает, что выглядит в эти моменты мудро и величественно. Тоже ахиллесова пята, если подумать… А насчет Колеса — это интересно. Неужели это тот самый Колесо, что на Просвете озоровал? Выжил таки, гад? К восточникам прибился? Что же они всякую нечисть у себя собирают? Сперва цыгане, теперь вот Колесо ещё…
— Но и утилизировать можно по разному. Можно, конечно, просто всех отволакивать в ближайший овраг. Чик по горлу, и всё готово. Но, на мой взгляд, это слишком просто. А вот гладиаторские бои... Когда утилизируемые сами уничтожают друг друга, выполняя за меня всю работу… Да еще и зрелище, конечно. Главное — правильно замотивировать. Ты хочешь жить, упрямый? Не просто жить, а еще и свободу?
Я по прежнему каменно молчал, предоставляя этому фашисту недоделанному раскрываться
— Я даю тебе шанс. ШАНС! Ты слышишь? Пусть один из шестнадцати, но это ШАНС! Я провел уже четыре таких турнира и всегда, слышишь, всегда отпускал победителя и запрещал его преследовать. Никто не сможет обвинить меня в том, что я нарушил данное слово и не отпустил победителя.
Тут не поспоришь. Что есть, то есть. Шрам, выигравший, похоже, первый подобный турнир, действительно ушёл от него на своих ногах и никто его не преследовал. Так что, по крайней мере, насчет того, что отпустит победителя, он, похоже, не обманывает. Но ведь надо ещё и победить! А я — не Шрам. И с оружием не очень. Нет, Шрам меня, конечно, натаскивал слегка, но именно что слегка. Мне, даже, до его уровня как до Пекина раком. А ведь Шрам сам едва выжил тогда.
— Ты так и будешь молчать? — начал терять терпение Шварц. — Скажи что-нибудь! Или ты мне всё-таки отдать тебя Колесу, чтоб он проверял на тебе свои методы ломки непокорных?
— Я согласен, — словно со стороны слышу собственный хриплый голос. — Но, с одним условием.
— Не в том ты положении, чтоб условия диктовать! — победно улыбается Шварц. (Добился-таки своего, я заговорил) — Но я люблю наглых. Чего ты хочешь?
— Девчонку, — я киваю на забившуюся в угол испуганную Сову, — вы отпустите тоже. Причём, вне зависимости от того, выиграю я турнир или погибну.
— Наглец! — одобрительно улыбается жирдяй, и задумывается. — Но знаешь, это как то неспортивно… Давай так: если ты не сдохнешь в первом же бою, если сумеешь выиграть хотя бы один бой — её отпустят. Даю слово. Но если ты глупо сольешься, то извини. Она остаётся. И ребятки с ней славно покуражатся… Как тебе такая мотивация? Ха-ха-ха…
— Хорошо, — через силу выдавливаю из себя согласие. — Так будет справедливо… Надеюсь, мне дадут хотя бы пару дней на прийти в себя?
— Даже больше чем пару дней. Как бы не пару недель. Начало турнира назначено на 1 августа. Поправляйся. Убивать того, кто не может стоять на ногах, по меньшей мере неспортивно. Хе-хе-хе…
— Она будет со мной всё это время, — торопливо вставляю я, видя, что он собирается вставать и уходить. — И её никто не тронет за все это время.
— Это с Фиксой обсуждай, — отмахивается Шварц, словно от комара. — Мне эти частности не интересны. Но, если что — я не возражаю. Пусть сиделкой, как раз, и поработает. Фикс, слышишь?